Запах фиалки

Гаяде повернула направо, и вся компания оказалась в большом зале. Вот здесь уже атмосфера полностью переменилась. На стендах под толстым стеклом покоились старинные украшения, оружие, предметы быта. С картин сурово взирали потускневшие от времени правители и военачальники. Между витринами висели изображения Дамаска в разные эпохи, стояли каменные статуи. Верхний свет в зале был зажжен только частично, так что экспозиция освещалась плохо. Но это придавало ей какой-то особый шарм.

Александру даже захотелось пройтись по залу, получше рассмотреть экспонаты. На короткий миг он почувствовал себя охотником за сокровищами. Головокружительные приключения, красавицы летят подстреленными птицами в объятия, под ногами хрустят скелеты и драгоценности, а накал крутизны заводит белый «роллс-ройс» без ключа. И, само собой, гарантированный триумф и оливка в мартини.

В противоположном конце зала открылась дверь, и навстречу журналистам выкатился на инвалидном кресле энергичный старичок в сером костюме и с книгой на коленях. Он приветственно помахал рукой и быстро затараторил на арабском. Аладдин изо всех сил пытался не отставать с переводом:

– Профессор рассказывает, что этому зданию две тысячи лет и что Гаяде принесет стулья и чай. Он будет рядом сидеть для приличия, и вы сможете спокойно поговорить.

Ирландец понял, что рассказ будет небыстрым, поставил штатив на пол и рядом положил сумку с камерой.

Калачев оглянулся, ища глазами девушку, но только успел заметить, как она скользнула в маленькую боковую дверь между витринами.

Между тем дедок продолжал вещать:

– Здесь собраны бесценные археологические и исторические экспонаты. В нашем музее представлены все периоды цивилизации от первобытно-общинного до современного. Вы обратили внимание на вход? Он в точности повторяет вход дворца Каср аль-Хейр аль-Гарби. Сам дворец был построен калифом Хишамом Ибн Абдул-Малеком из рода Омейядов и датируется примерно семьсот сороковым годом нашей эры. В залах музея вы можете увидеть оригинальные фрески, которые привезли прямо из дворца. А также множество других интереснейших экспонатов. Вот, к примеру, – старик открыл свою книгу и ткнул скрюченным пальцем в большую черно-белую фотографию: – Семейная гробница, датированная сто седьмым годом нашей эры. Фреска из старейшей синагоги на Евфрате. Я очень рад, что мы успели вывезти эти исторические находки из Пальмиры, Идлиба, Алеппо и других мест, пока их не похитили боевики. Это была бы утрата для всего мира.

Как только посыпались непроизносимые имена, названия и даты, Александр перестал слушать. Он и в школе не переваривал всю эту ахинею, а сейчас и подавно не обязан. Нет, серьезно – это может быть кому-то интересно? Мы вообще пришли сюда не за плесневелыми отсылками к нашим и не нашим эрам, а за полезной информацией. Злободневной информацией. Важной, в отличие от россказней этого болтливого колясочника.

Тихий скрип двери отвлек Александра от дальнейшего погружения в поток негатива. Гаяде вынесла два стула и поставила по обе стороны от кресла деда. А через минуту перед стульями появился маленький столик с изящным кофейником и четырьмя чашками.

Девушка приветливо улыбнулась, сделала приглашающий жест и что-то сказала.

– Говорит, присаживайтесь, – перевел Аладдин.

Джефф немедленно достал камеру, приладил ее на штатив и сел рядом. Александру ничего не оставалось, как устроиться рядом. Микрофон с логотипом канала привычно лег в руку.

Гаяде налила кофе. Калачев с благодарным кивком принял чашку, а ирландец отказался:

– Попозже. Я должен свежий аккумулятор поставить.

Пока оператор возился с камерой, репортер «Нью Плэнет» с удовольствием глотнул ароматного напитка – кофе был крепкий и очень горький.

– Спроси ее, почему она согласилась дать интервью? – попросил он Аладдина. Мальчик перевел.

Гаяде подняла свои красивые темные глаза, внимательно посмотрела на журналиста и негромко сказала несколько слов. Молодой человек попытался выдержать взгляд, но почему-то смутился и уставился в чашку с кофе.

– Ты помог ей вчера, она поможет тебе сегодня, – услышал он перевод Аладдина.

– Очень благородно с ее стороны.

Ругая себя за внезапный приступ стеснительности, Александр повернулся к ирландцу и спросил:

– Джефф, камера готова?

Голос прозвучал излишне резко, и рыжий не преминул отреагировать:

– Готова, ваше величество! Сейчас только зажгу канделябры!

Джеффри демонстративно щелкнул какой-то кнопкой.

– Звук?

– Звук есть, ваше величество!

Калачев решил не обращать внимания на эти подколки, повернулся к девушке, собрался и скомандовал:

– Начинаем.

Гаяде поправила платок, а старичок в инвалидном кресле заулыбался. Но глаза его оставались прохладными и очень внимательными.

– Гаяде, здравствуйте! – начал журналист. – Мой первый вопрос к вам. Зачем девушке из такой состоятельной семьи рисковать и тратить время на работу в госпитале? Это душевный порыв или обязанность?