Запах горячего асфальта

На следующий день машины шли строго по графику, а потому никаких перерывов в работе или сбоев не было. Застеснявшись своей бесполезности, я тоже взялась было за лопату, но, не дойдя до места укладки, умудрилась сначала высыпать часть содержимого лопаты прямо под ноги дяде Гриши, а остальное вывалилось само собой и опять совсем не туда, куда надо. Тут же заорал Эдуард, катка которого я вообще не видела из-за пара. Бригадир, добрая душа, сказал мне негромко, но очень внушительно:

– Лен, водички нам принесите попить, а? – Он меня звал или Елена Алексеевна и на ты, или Лена, но зато на Вы. Я все-таки считалась его начальником. Дядя Гриша всегда работал без улыбок и разговорчиков, но все равно с каким-то яростным азартом. В СМУ на доске почета висела его фотография. Там он был совсем молодой, в солдатской гимнастерке, с тремя орденами на груди.

Ближе к вечеру мы продвинулись к парадному входу, лестнице, ведущей к большой дубовой двери санатория. Эдуард выделывал на катке виртуозные пассажи, чтобы ровно вписаться в около фасадный полукруг. Мы с девчонками и дядей Гришей отошли в сторону от катка, любовались фигурным вождением мастера и предвкушали окончание работ. И тут мы вдруг наткнулись на три мешка, задвинутые подальше, за бордюр, чтобы не дай бог не разорвать их, не рассыпать, да и вообще, чтобы их не сперли, как сказал дядя Гриша. Мы совсем забыли о «звездной ночи», которая должна была радовать глаз отдыхающих по путевкам Главного управления Минздрава СССР.

Из разверзнутых уст нашего бригадира, как ни странно, совсем не любителя неприличной брани, да и вообще не слишком разговорчивого человека, раздался долгий, с причастными и деепричастными оборотами, виртуозный, не хуже, чем были проходы катка, громкий и смачный русский мат. Мы затихли от удивления, ну еще от страха, конечно. Что будет? Девчонки-укладчицы сбились в кружок, выставив около себя лопаты как защитный барьер. На меня напал нервный смех и я, чтобы не выдать себя, отвернулась к закрытым на все замки дубовым дверям нового санатория. Смех мой быстро перешел в беззвучные рыдания с судорожными вздохами. Только моторист Эдуард недвижимо сидел на своем высоком троне, важный и злой, как римский консул, которому только что доложили о бунте рабов в дальнем уголке его провинции.

Дядя Гриша, внезапно закончив материться, наклонился, проверил на ощупь асфальт, уже уложенный и укатанный. Видимо, удостоверившись, что покрытие еще теплое, не застыло окончательно, он приказал девчонкам тащить первый мешок. Потом негромко обратился к Эдуарду:

– Давай, эту долбанную крошку вбивай сразу. Будем работать под каток.

Четыре девчонки ухватились за углы мешка и потащили его к ступенькам перед входом в санаторий. На полпути до намеченной цели мешок падает из девичьих рук, а из открытой его пасти вываливается в одну большую кучу все созвездия, малые планеты и знаки зодиака. Дядя Гриша набирает воздух, похоже, для нового взрыва гнева, но не произносит ни слова, зато Эдуард матерится от всей, что называется, души. Мы беремся за лопаты и начинаем яростно разбрасывать кучу во все стороны, но наших усилий хватает только на метр дальности. Эдуард тут же укатывает дорогой импортный материал, справедливо опасаясь, что через малое время вообще ни одна крупица не пристанет к холодному телу асфальтовой смеси. Кое-как разбросав и укатав первый мешок, мы бросаемся за вторым. На помощь приходит дядя Гриша. Нам удается донести мешок более или менее целым до самой лестницы. Но брать из него лопатами неудобно. Нам опять ничего не остается, как вывалить сразу все содержимое на площадку. Кидаем лопату за лопатой под каток и с каждой минутой убеждаемся, что укатать, вернее, вкатать эту крошку становится практически невозможно. Об этом же нам сообщает и Эдуард. Он выключает мотор, закуривает и презрительно глядит на нас со своего высокого кресла. Дядя Гриша настаивает, просит, уговаривает. Наконец Эдуард, ловко пульнув чинарик в сторону, снова включает каток, а мы возбужденно тащим третий мешок и, осмелев, выбрасываем всю эту немецкую придумку туда, где еще есть место.

Утром, едва рассвело, мы с бригадиром вдвоем, как самые ответственные, берем метлы и счищаем с дорожки у входа в санаторий белую блестящую россыпь, не вошедшие в задуманный атлас звездного неба под ногами будущих отдыхающих. Стараемся подобрать все до последней крошки, сложить в мешок и выбросить как можно дальше.

К обеду прибыл Давыдка, да не один, а с главным инженером, директором СМУ, еще какими-то начальниками, всего три машины. Следом за ними приехали представители генерального подрядчика. Ждали представителей заказчика, которые подъехали через полчаса.

Наша бригада стояла скромно в сторонке. Мы уже получили разгон от старшего прораба, который успел выкроить для этого минутку. Увидев нашу работу, он настолько был разъярен, что даже престал картавить и хрипло, но четко прошипел бедному дяде Грише в ухо:

– Ну, бригадир, я тебя и твоих мордовок не только премии лишу, но и выплачивать ущерб заставлю.