Читаем Запах грядущей войны полностью

Запах грядущей войны

У меня в руках рукописные строки на испачканных чернилами, покрытых рисунками листах, хранящихся в архивах всесильного Третьего Отделения. Автор – отставной корнет Борисоглебского уланского полка Петр Магденко. В тысяча восемьсот сорок первом году ехал в Пятигорск в собственной четырехместной коляске с поваром и лакеем и стал свидетелем и участником судьбоносного для Лермонтова поступка. Разница заключается лишь в том, что в «моей реальности» полтинник упал вверх решкой, отправив поэта к месту его будущей дуэли и гибели. Здесь наоборот. Здесь судьба иная. Здесь Лермонтов миновал дуэльной пули, остался жив, рубился и уцелел в Ичкеринском сражении и Даргинском походе[59], затем вновь перешел в гусары, воевал в Венгрии, вышел в отставку. Знал ли он, догадывался ли, какие еще замысловатые жизненные выверты ждут его впереди?

Теперь ему уже неважно. А вот мне важно. Тем более теперь, когда благодаря объяснениям Петрова я наконец-то въехал в суть происходящего.

Начну по порядку.

Пункт первый. Реальность, где юный Лермонтов по заказу Штерна пером-дротиком убил императора Николая, сгинула по вполне понятным причинам.

Пункт второй. Реальность, где уже я рукой Лермонтова и по заданию Штерна должен был вновь убить монарха, но не убил (благодаря вмешательству Петрова), а сам поэт остался жив, спасена, но все еще находится под угрозой уничтожения. Почему? А вот почему.

Пункт третий. Обломавшись с вариантом «Киллер Крынников», старый безумец пустил в ход вариант «напущу в николаевское время других гостей из будущего, пущай развлекаются».

А дальше снова продолжается шахматная партия. Штерн делает ход – вытаскивает из Второй мировой британский эсминец «Акаста» (фашистская шлюпка с МР-40, гранатами и прочим тоже его рук дело) и топит «Палладу» со мной на борту. Петров отвечает «Щукой» и моим спасением с освобождением. «Нормальный» ход истории пока восстановлен, а мне, собственно, предлагается два варианта дальнейших действий. Первый – поверить Петрову и, выполнив уже его задание здесь, в этой реальности и времени, гарантированно вернуться наконец-то домой. Второй – продолжать прежнее «сотрудничество» со Штерном, чего Петров делать категорически не советует.

– Я вас, конечно, отпущу, но знайте: вы в опасности. Штерн не отступится от намеченного. Вы ему теперь не нужны и даже опасны. Он попытается убрать вас с доски и зашвырнет ну очень далеко и очень надолго. Например, в первобытную эпоху.

Поймите простую вещь. Я ваш единственный шанс на гарантированное возвращение домой. Мне известна прямая дорога туда. Помогите мне, и вернетесь…

Я задумался. Верить или нет? С одной нехорошей стороны себя Петров уже показал еще в Первой мировой. С другой – выбор у меня невелик.

И к тому же покоя не дают слова о «зашвырнет ну очень далеко и очень надолго». Кто его знает. Вдруг и вправду все так? Не очень бы хотелось вместе с кроманьонцами из племени ням-ням на мамонта охотиться или воевать с неандертальцами из племен ахи-трахи.

Черт с вами, господин Петров. Может, вы и правы, раз пистолетом в меня не тычете, а откровенничаете и отпускаете. Давайте попробуем сотрудничать. Вот только сперва детали сотрудничества уточню:

– И что от меня требуется?

– Сущая безделица. Помочь выиграть очередную, не слишком удачно сложившуюся для России войну и подарить этому миру иное будущее…

– Кстати о будущем. Случайно не знаете, где теперь Бакунины и умельцы из «Форточки»?

– Увы, но они пока никак себя тут не проявили. Следов не вижу. Возможно, угодили в другие времена и реальности.

– Жаль. От Бакуниных только вред, а вот с «форточниками» мне работать было бы легче.

– К сожалению, ничем не могу помочь…

Ладно. Нет так нет.

Снова спрашиваю о «Щуке»… Интере-е-есно. У ее экипажа оказывается тоже своя история. Петров, когда их из сорок второго вырвал, тут же кое-что о будущем поведал и обещал назад вернуть так сказать «с полным комплектом инсайдерской информации о дальнейшем ходе Великой Отечественной и всей Второй мировой».

А может, и не только ее. Сейчас «Щука» выполняет очередное военное задание, а я слушаю новые объяснения Петрова, просматривая содержимое увесистой папки.

Старояз по-прежнему не замечаю – привык.