Запах напалма по утрам

Сейчас стоял на берегу Ыйчика, Реки. Напротив стоял Поваленный Лес. Старик ударил в бубен, демонстрируя силу над Ыйчиком. Серое небо молчало. По нему медленно, как заливаемое в котел масло, прошла светлая полоса, очищая черную изнанку мира. Горячий воздух ударил в лицо. Старик моргнул. На том берегу стоял Гуолохоон-дагоохоонг, Дух Смерти. Яунд сразу узнал его – у Духа Смерти была только нижняя половина лица, подбородок и челюсть, изъеденная мошкой и червями. В богатую парку его, изукрашенную бисером, уходили ручьи черного гноя. Из получерепа выступала острая дырявая кость, на которую и надо было смотреть. На коленях рядом с духом стояла душа летчика, нагая и белая.

– Я пришел за душой, – прокричал Яунд.

– Как твое имя?

– Эрчиль Тугаскор Ырдыгэ Канзиганиджад зовусь я, сильный утренний шаман, знающий будущее, исцеляющий страхи, увечья, саму смерть! Говорю я с духами, и они слушают меня! Эту молодую душу прошу отдать мне.

– Не знаю я тебя, не слышал я о тебе, не слышу я тебя, не отдам я тебе душу, – отвечал Дух Смерти.

– Тогда я готов бороться!

– Иди и возьми.

Яунд знал, что это законная уловка. Ыйчик убьет его холодом, если он зайдет сразу. Он сделал несколько шагов в Реку. Вода была белой.

Дух прыгнул к нему через Ыйчик, и битва началась. Они метались по белому берегу, петляя и сцепляясь ногами. Эрчиль-Яунд бил духа ногтем, сверкавшим Синей Золой Рассвета, ибо он был Утренний Шаман, а все духи были Ночными. Наконец ему удалось опрокинуть противника.

– Отдай… душу, – проговорил Яунд, переводя дыхание. – Отдай. Я уже победил тебя, ты изнемог, ты слабее меня, но не хочешь признаться. Мне придется покорить тебя, и ты будешь долго болеть, а в мире будет бессмыслица, люди будут страдать без смерти, будет плохо. Сдайся и отдай душу, она тебе ни к чему.

– Ты не знаешь судьбы, утренний теплыш.

– Ты покажешь мне ее. Клянись, что будет так.

Дух с трудом вынул из парки небольшую колоду.

– Вот его судьба. Читай, если сможешь.

Утирая глаза, старик всмотрелся в фигурки, искусно выточенные на коре колоды и под ней.

Вот его дочь Кауич-Елдыз по отцовским следам подходила к юноше и жгла костер. Вот они садились в железную лодку и пыли к Большому Становищу. Вот юноша взлетал от Кауич ввысь, вот она сама сидела в Светлом и Прозрачном Чуме вместе с другими, листая священные свитки, вот ласкала новорожденного, ехала в блестящем колесном жуке без верха, и все Большое Становище радовалось ее судьбе. Парень стоял рядом с ней, вокруг все колыхалось от рыжих звезд. Потом ему вручали дорогую янгу, чтобы его имя вспоминали. Чум, где это происходило, ослеплял и радовал, но человек, который шел с янгой, был Шаманом Ночи. Это взволновало Яунда. Шаман Ночи, чудилось ему, что-то прошептал, надевая янгу парню на грудь.

Он видел, как на Большое Стойбище опускалась ночь, и юноша, мотнувший головой, отказавшись от чего-то, выходил из своего чума под крики жены, уводимый слугами Шамана, и это было навсегда. Те же, но похожие на предыдущих, приходили за его дочерью, за Кауич-Елдыз, уводили и ее в ночь.

Он видел испуг своих внуков. Видел смерть юноши от маленького подземного духа. Видел страдания Кауич невдалеке от родового стойбища, без хлеба, на бессмысленной и тяжелой работе в лесу.

Внуки его росли в одном из малых стойбищ, прочных, но скудных, сидели в светлых чумах со священными свитками. Рыбы у них почти не было, мяса тоже. Но высоко впереди открывался какой-то свет. Да, над ними было светло. Почти все время – светло. Позади света не было.

– Выбирай, – послышался голос духа. – За эту судьбу заплати мне собой. Меньшего я не возьму.

– Это воля Хозяина Становищ?

– Нет. Выбирай ты один. Сделаешь шаг, я обернусь.

Старик медленно пошел в Ыйчик, Реку Смерти. Душа пилота на другом берегу оттолкнулась и поднялась вверх. Полетела на берег живых.

Эрчиль-Яунд уже вошел в белую воду по грудь.

Лейтенант Рязанцев очнулся у костра. Над ним в отсветах плыло лицо, красивее которого он не видел, с узкими щелочками глаз, пухлыми смеющимися губами.

– Хайчи? – спросило лицо. – Хайчи монопля?

Он лежал близко к огню. Вокруг стлалась поземкой ледяная пустыня, накрытая беснующимся оленьим мехом. Посреди пламени трещала колода с фигурками.

Взвыл ветер. Оба вздрогнули. Это старик посмотрел на них с середины Реки, скрываясь в ней с головой.

1919

В кабинете начальника путевого участка горела голая керосинка. На столе, неудобно поджав лакированный туфель, сидел сам начальник, сбрасывал пепел в газетный кулек. Телефон начальника, украшенный изображением вакханок, звонил почти беспрерывно.

– Да-с. Вагонов нет. Не предвидится. Нет-с, – монотонно отвечал в трубку Арнольд Андреевич. – Ничего сделать невозможно-с. Попробуйте обратиться в управление путей. Да-с, саботаж. Если угодно – и как угодно. Всего наилучшего.

Со стрелки, распаренный чаем в сторожке, обтопывая заснеженные валенки, входил обходчик Свириденко.

– Вашбродь, тут до вас добиваются… Душу вынают…

– Скажи, занят. Не до них.

– …просют посодействовать имуществу…

– …объясни – занят.

– …пропадают…