Запах напалма по утрам

– …а ты им скажи, что у меня ничего нет. Угля осталось тридцать пудов, но где лежит, никому не скажу. Отправить никого не могу-с. Так и скажи.

– …требуют.

– Объясни ты мне ради бога, голубчик… – начинал протирать pince-nez начальник. – Отчего все чего-то требуют у меня? Что я такое – теперь? Фикция! – довольно улыбался он. – Аз есмь ничто и сему душевно, душевнейше рад. Да-с, счастлив этому обстоятельству, понеже оно верно и как нельзя подходит моему положению. Душевно рад… – Он дрожаще искал спички, прикуривал свежую папиросу, торжествующе выпускал дым. Обходчик, перекрестившись, оборачивался к двери, решая не тратить более времени на уговоры.

От удара ногой дверь широко распахнулась. Кожаный человек очутился у стола, прижав начальника к керосинке и кульку. Их так и высветило рыжеватым заревом.

– Ну? – прохрипел ворвавшийся, щупая на поясе.

– Что?

– Будем ваньку валять?

– Оставьте! Что вам угодно? – заверещал Арнольд Андреевич, упираясь в могучую грудь кожаного побелевшими кулаками.

– На Усть-Лодзьву от Шантырей – пятьдесят штыков, патронов – ящик, на полчаса, ни пулемета, ни пушчонки, сзади белые, а ты тут шутки шутить?

– Какие штыки?! – отбивался Арнольд Андреевич. – Какие штыки, что вы врываетесь? Чего вам надобно?

– Белые. Через два часа. Будут здесь, – отрывисто проговорил комиссар. – У меня на разъезде пятьдесят красногвардейцев. Почему следование прекращено?

– Пути разбиты. Ничего сделать нельзя-с. Вчера был подрыв. Кстати, с вашей стороны! И вы осмеливаетесь…

– Осмеливаюсь! Кто взорвал пути?

– Да откуда я знаю?! – взорвался начальник. – Приехали так же, в ночь, расстреляли у сарая каких-то пленных, орали, искали спирт, заложили динамитные шашки и разворотили дистанцию, будь они неладны! Со звездами на фуражках! Точь-в-точь как вы!

Комиссар, снимая фуражку, левой рукой отирал пот, правой вынимал маузер. Вынув, взвесил в руке, осматривая комнату с высокими потолками, затаившими казенную пристанционную лепнину.

– Контра. Саботажники, – выдавили спекшиеся губы. Свириденко охнул и попытался выбежать. Вслед ему прогрохотал выстрел. По комнате поплыл удушливый запах пороха.

– Подлец! Свинья! Что вы сделали? Что вы сейчас сделали? Бандит! Вы убили Свириденко, моего обходчика! Честнейшего человека! – Начальник участка висел на стальной руке, безуспешно пытаясь вырвать маузер. – Вы ответите за это убийство! Вы…

Комиссар рассматривал конвульсирующую контру, потом стряхнул с руки путейца, навел на него ствол.

– Мерзавец! Бандит! Убейте меня, но вы ничего не добьетесь! Для вас вся Природа – саботаж! Все – саботаж! Но саботаж подлинный, натуральный – это вы сами! Кабы не ваши социальные бредни, не ваши бесконечные расстрелы, здесь были бы и люди, и вагоны, и билеты, и грузы, и духовая музыка, и Свириденко бы кричал: «Готово!» А вместо того вы тут стоите, как идиот, и целитесь в меня! Убейте! Свириденко вы уже убили! Остался я. Пусть вокруг вас все опустеет! Пусть вам станет хоть на миг страшно, что вы здесь один с этой гадостью в руках, стоите и не знаете, что вам делать! Дурак, олух, кретин, осел, скотина!

Рука с маузером стала опускаться еще до последних ругательств. Кожаный пересек комнату и схватил Арнольда Андреевича за грудки.

– Что. Нужно. Для возобновления. Движения. Спрашиваю еще раз. Что…

– Оставьте меня! Я инженер-путеец! Я не знаю ваших мелодрам с социальными теориями, я знать вас не желаю. Вы убиваете, а я строю! Исправляю то, что вы уже изгадили до последней возможности. Но и мне это надоело! Вы – бессильны! Я – свободен.

– Ты? – Глаза комиссара посмотрели с желтой насмешкой. Веснушки вздрогнули и сошлись в уничтожающей гримасе. – Ты – свободен? Сидишь тут как сыч, дерганый, всех боишься, самого себя и то страшно спросить, с кем, куда – тьфу, вошь земная!

– Да, вошь! – Глаза Арнольда Андреевича горели ужасом и торжеством. – Вошь! Жизнь моя кончена давно, на этом полустанке, но не вы ли пришли врачевать мою жизнь, мое достоинство, веру – убийством? Вы сейчас убили человека, который… который… который… мог бы… – Начальник дистанции задыхался от истерического давленого смеха. – …мог бы вам помочь… доски потаскать… кретины… Господи, кретины какие… со звездами… в сапогах…

Кожаный, меняясь в лице, взвесил «контру» в руках.

– Кто мог помочь? Этот, за дверью?

– Да! – задыхался контрик. – А теперь он там лежит и не поможет вам. Так вам и надо! Так и следует! Прежде думайте, в кого стрелять наперво. Лучше б…

– …в тебя? Можно. Становись.

Арнольд Андреевич оправил путейский сюртук, пригладил волосы и встал к стене.

– Извольте. Раз ничего не умеете – извольте. Мне давно противна вся эта суета. Вы, они… Нет различий. Жизнь мне противна. Я ничтожен. Смешон сам себе. Вы уже убили меня, мертвец. Я не могу контролировать вверенный мне участок. В расход меня… – холодным шепотом произнес он в потолок. – Непременно в расход. Очистите землю. Станьте карающей дланью, или как там у вас в листовках… Я готов.

Комиссар поднял оружие, вздрогнул и звучно сморкнулся в ноздрю. На пол.