Читаем Запах шахмат полностью

– Я не знала, что в коробках спрятан наркотик, – ответила Вера. – Здесь было много хлама, когда мы с тобой сюда въехали. Часть выбросили по моей просьбе, часть я положила на антресоли. И эту сумку тоже.

– Не видел я никаких антресолей, – признаюсь я.

– Иди посмотри, – предлагает Вера. – Возле двери в кухню нужно забраться на стул и отодвинуть циновку.

Но у меня нет настроения исследовать сейчас пустоту за циновкой.

– Книжку прочитала? – интересуюсь я, включая компьютер.

– Боевик этот? – переспрашивает Мухина. – Пять страниц осилила – больше не смогла. Ты что, читаешь такое?

– Я такое пишу.

– У тебя что-то случилось? – спрашивает Мухина.

– Ничего, – говорю. – Случилось с Яблонской и Роденом. А со мной – ничего.

– Что с ними?

– Яблонскую убили, Роден покончил с собой. Три человека в один день, если считать Миро. События развиваются слишком быстро. Скоро они разовьются до такого состояния, что поглотят и нас с тобой.

– Давай уедем отсюда, – невпопад предлагает Мухина.

Хорошая идея, Вера. Я уже об этом думал.

Я иду на кухню. Очень чисто, никаких следов самоубийства. На крюк, с которого не так давно свисала провод, заканчивавшийся трупом Миро, вернули люстру. Исследую кухонные полки: рядом с банками кофе и чайным сервизом в коробке – четыре небольших емкости для сыпучих продуктов. Все, кроме одной, той, которая с надписью «Рис», доверху наполнены кокаином. В банке «Рис» – рис.

Я ставлю банку с не рисом на стол, и с этого момента начинается самое сложное в моей жизни противостояние. Альбрехт Дюрер против двух килограммов кокаина.

Мухина неслышно вошла на кухню.

– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она.

– Что «это»? – спрашиваю я, хотя и так понимаю, что она имеет в виду – мои ноздри окружены белой пушистой каймой.

– Кокаин. Зачем он тебе?

«Зачем я ему?» – вот более уместный вопрос.

– Я, как и каждый человек, не хочу быть человеком, – произношу я, слова при этом вываливаются из приоткрытого рта, словно стеклянные шарики. – Наркотики помогают избавляться от человеческого состояния. Пусть на время, но все же помогают.

Она не понимает о чем я, и даже не делает вид, что понимает. Или, наоборот, делает вид, что не понимает. Одно и то же.

– Зачем ты мне дал эту книгу, про подростков в метро? – спрашивает Вера. – Это что, лучшее твое произведение?

– «Средство от скуки»? От остальных примеров моего творчества эта книга ничем не отличается, – признаюсь я. – Просто, судя по всему, это была последняя книга, которую прочитал Дали.

– И ты решил ее испробовать на мне? Хотел узнать, выброшусь ли я из окна после прочтения? – непонятно, то ли она шутит, то ли говорит серьезно.

Вера включила кухонный телевизор – на небольшом экране Гарри Каспаров ставил мат очередному новейшему компьютеру. Эта картинка задержалась перед глазами не надолго – Мухина переключила на музыкальный канал.

– Тебе не кажется это странным? – спросила она.

– Что ты имеешь в виду под словом «это»?

– Ну, вообще все это… – она замялась. – Все эти убийства и самоубийства. Твоя книга, которую Дали прочитал перед смертью. Почему именно твоя? Он ведь даже не знал о том, что ты существуешь. Тем более не знал, что ты как-то связан с его жизнью. То есть, со смертью.

– Я и не был никак связан с Дали, – говорю я. – До того момента, как ты с Гогеном ввалилась в мою жизнь. И все это уже не кажется мне странным. История, в которую я против своей воли ввязался, она не странная, тут требуется другое слово…

Это слово я не мог подобрать.

Кончиком столового ножа я зачерпнул из банки еще горку кокса и шумно втянул его внутрь головы. И продолжил:

– У меня всегда, и сейчас тоже, такое ощущение, что я принимаю участие в какой-то игре, – я внимательно слушал свой голос, пытаясь понять, о чем говорю. – В этой игре каждую минуту возникают новые правила, и часть из этих правил я создаю сам. Но цель игры для меня такая же загадка, как и для остальных ее участников. Фигур на доске осталось мало, и скоро исход партии определится. Но мы с тобой, Вера, так и не узнаем, кто победил, потому что не знаем, кто играет.

– Ты бредишь, – с грустью произнесла Мухина. – Снова бредишь шахматами.

Что значит «снова»?

– Ты разговариваешь во сне, – объясняет она. – У меня иногда складывается впечатление, что я сплю с гроссмейстером.

Зазвонил телефон, я взглянул на часы – слишком поздно для телефонных звонков.

– Возьми трубку, – попросил я Веру.

Она вышла из кухни, что послужило поводом очередной атаки на кокаиновый запас.

– Тебя, – сказала Мухина, протягивая мне трубку. – Это Ренуар.

– Альбрехт, прости, что так поздно. Завтра днем приезжает Винни – он только что мне звонил. Пожалуйста, подготовься к встрече с ним. Я имею в виду твои записи. Ты фиксировал события последних дней?

– Я ничего не записывал, – признался я. – Но ничего и не забыл. Во сколько встречаемся?

– Перезвоню утром и скажу.

Я сел за компьютер, чтобы начать заполнять пробел в позабытом мною дневнике.

– Я иду спать, – сказала Мухина. – Спокойной ночи.

На экране нотбука со щелчком возникло окно «Новое сообщение». Сообщение было от Малевича. Он приглашал меня на занятия Тренинга.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза