Запах смерти

Неприметный знал, что дверь пацаненок не откроет ни за что. А также, что если у копов есть что-нибудь на Чампайнов, то одного патрульного офицера они никак не пошлют. Но причиной для скрытности был не только полицейский. Как назло, мужик по соседству взялся сгребать у себя на дворе листья, а еще одна соседка и два ее малыша пинали на улице мяч.

Слишком много глаз, черт бы их побрал. Совсем нехорошо для человека, обитающего в слепых пятнах. И Неприметный отправился домой, где в раздумьях залег на диван.

Пацана надо будет вытащить из дома под покровом темноты. Рассказать, что отец у него ранен, лежит в больнице, а через несколько дней, когда разгорится сыр-бор в новостях, можно будет показать ему эту историю по телевизору.

«Черт возьми, – подумал Неприметный, – может, пацана хоть к дантисту свожу, пока суд да дело…»

В Бриджпорт он вернулся в половине первого ночи и – что за хрень? – через дорогу от дома Чампайнов увидел пустой припаркованный пикап. Отчего-то это не давало ему покоя, и пока Неприметный разворачивал машину, до него дошло. Драндулет подозрительно походил на тот, на котором утром в Эйвондейл приезжал тот собачник.

Значит, тут замешаны копы.

Должно быть… Но где они, черт возьми?

Неприметный припарковался там же, где в ту первую ночь несостоявшегося убийства – в соседнем квартале, – и уставив фонарик в землю, наискось через лес вышел на закраину участка Чампайнов. Очки ночного видения были здесь бесполезны. В эту минуту из лачуги донесся шум… драки, что ли? «Что за херь?» – в который уж раз за сегодня подумал Неприметный и потянулся за своим «ЗИГом».

«Собачника убью, когда буду отбивать пацана…»

Додумать помешал близящийся вой сирен, и Неприметный быстро отступил в лес. Ускоряясь, он побежал через подлесок на шум, чтобы лучше рассмотреть. На лужайку перед домом выскочили две фигуры. Та, что впереди, держала что-то… обмякшую собаку. А затем на улицу одна за другой ворвались несколько патрульных машин, и Неприметный отступил в лес еще на несколько шагов. Теперь там было так много огней, что очки ночного видения оказались не нужны. Из-за дуба он наблюдал за происходящим – неподвижно, вбирая в себя все, вплоть до того момента, когда из дома вытащили укрытое мешком тело пацана.

* * *

«Ты чувствуешь меня, Собачник?»

Страха как такового Неприметный не испытывал, хотя чувствовалось, что волосы на затылке встают дыбом. Это было… волнительно, покалывало игривыми иголочками. С каждым очередным шагом назад его губы разъезжались в улыбке. «Думаю, ты знаешь, что я здесь, Райд».

Сейчас Неприметный жалел, что не предвидел такой отпор и не принес для своры собак Райда угощение – что-нибудь такое, что можно забросить во двор, а они бы нашли вместо завтрака. Приятный закусончик вроде крысина или, скажем, гамбургеры с толченым стеклом. А можно курятинки со стрихнином…

Неприметный отвернулся от трейлера и направился обратно в лес. Спустя десяток осторожных шагов он достал фонарик. А к моменту возвращения в машину у него уже вызревал еще один план для Мейсона Райда.

Эдакий исполненный иронии. Неприметный любил ироничность.

Глава 17

Через три дня домой вернулся Сью.

Его отсутствие отзывалось в доме огромной пустотой. Не было того, кто мог бы держать нас, черную кость, в надлежащей узде. Сью я доставил из питомника Шэрон Роусон и бережно снял с пассажирского сиденья пикапа. Он бросил на меня взгляд Бенито Муссолини, вздернув подбородок и неодобрительно косясь, словно спрашивая, почему для него здесь нет красной дорожки с оркестром. Левый бок у Сью был выбрит под ноль, с длиннющей бороздой шва в том месте, где нож ударил его по ребрам и продрал вдоль. Шрам, надо признать, смотрелся весьма внушительно. Да и сам Сью тоже. Чуть пошатываясь, он важно проковылял мимо строя дам, собравшихся на подъездной дорожке: пусть смотрят на его заслуженные раны.

Хорошо, что нет клубов заслуженных собак-ветеранов, иначе пришлось бы возить туда Сью вечерами на бинго, танцы и покер.

Я продолжал давать ему антибиотики, подмешивая их в его корм, плюс мазь по следам швов перед сном – из раза в раз, из раза в раз. Почти сразу я понял, как нелегко приходится моей бедняге-овчарке. Передвигался Сью медленно, и ему теперь не хватало энергичности, которой у него до этого было в избытке. Гулять он больше не гулял, а днями лежал на диване в гостиной, уставившись в телевизор. Сью не пролезал – точнее, не мог пролезать – через дверь для питомцев, поэтому приучил меня отодвигать ему дверь всякий раз, когда он подходил, чтобы выйти наружу по своим собачьим делам. Доктор Роусон предупредила, что на восстановление ему могут понадобиться месяцы… и что, возможно, он уже никогда не будет прежним. В этом не было ничего удивительного – не только из-за тяжести его травм, но и потому, что Сью из моих подопечных был самым старшим; в ноябре ему должно было исполниться десять.

Вне сомнения, он ожидал какого-нибудь бала-маскарада и фейерверка, чтобы отметить это событие.