Шерман был весьма импозантным мужчиной: массивный колосс под сто девяносто сантиметров, с широкими плечами... В свои шестьдесят лет он имел загорелое лицо, голубые проницательные глаза, тонкий и жесткий рот. Словом, красавец, властная, незаурядная личность, благодаря чему он и поднялся на вершину общественной олигархии. За те пять лет, что Дорн не видел его, он заметно изменился. Должно быть, серьезная неприятность заставила Шермана приобрести Такой растерянный вид.
Под глазами его набрякли мешки.
— Рад вас видеть, Джон,— сказал Шерман,— спасибо, что приехали так быстро.— Он помолчал и добавил: — Как вы узнали, что я назвался Джеком Кейном?
— Вас заметили в Орлн и проверили вашу карточку.
Мне позвонил О’Халл аган. Я приказал ему ничего пока не. предпринимать.
Шерман провел рукой по лицу. Его массивные плечи немного поникли.
— Но как меня могли узнать? — пробормотал он, не поднимая глаз на Дррна.
— Алек Хаммер дежурит в аэропорту. Вы помните его? Он узнал вас по походке.
Шерман поднял . голй'ву, лицо его скривилось в улыбке.
— У вас хорошие агенты, Джон.
— Да. Когда вы собираетесь возвращаться, Генри?
. Я заказал билеты на служебный рейс через три часа. Угадали, почему я здесь?
Дорн покачал головой.
— Нет, но, наверное, из-за чего-то очень срочного и важного, иначе вы бы не стали так ужасно рисковать... Впрочем, нет нужды говорить об этом.
— Я знаю. Но мне помогли Мэри и Кейн. В противном случае я бы не сумел совершить это путешествие... Я прибыл оттого,- Джон, что вы единственный человек, на которого я могу рассчитывать в предвыборной гонке... Заявляю с полной ответственностью.
Дорн сменил позу в кресле, но лицо его оставалось непроницаемым.
— Я с удовольствием сделаю все возможное. Чего вы хотите?
Шерман посмотрел- нашего очень внимательно.
— Вы отвечаете за свои слова?
—- Да... конечно.
— Я знал, что могу надеяться на вас, Джон. Боже мой, ведь мы старые друзья! Когда началась эта грязная история, я сказал Мэри, что вы единственный, кому можно довериться. Мэри все и устроила, без ее помощи я никак не смог бы приехать.— Помолчав, Шерман продолжил:— У меня очень мало времени. Сперва я вам кое-что покажу, а потом мы побеседуем.
Он поднялся, открыл свой чемодан и достал оттуда восьмимиллиметровый проектор в чехле из голубой кожи. Потом ловко установил аппарат, вложил на место бобину с пленкой, направил объектив на стенку, зажег ночник и затянул шторы на окнах.
Дорн наблюдал за ним с некоторой тревогой. Оба они молчали.
Шерман быстро настроил резкость и сказал;
— Я видел этот фильм и не хочу смотреть второй раз.— Он пересек комнату — на мгновенье его тень перекрыла изображение,— сел на кровать, обхватил голову руками и уставился на коврик у постели.
Дорн глядел на экран. Это был грубый порнографический фильм, до отвращения непристойный. Партнеру-мужчине голову и лицо полностью скрывала чёрная сетка. Девушке-брюнетке, загорелой, прекрасно сложенной, красивой необычайно чувственной красотой, было никак не больше двадцати двух лет.
Фильм длился пять минут. Когда пленка кончилась, Дорн с облегчением вздохнул. Он часто слышал о подобных зрелищах, но никогда их не видел. Qн был шокирован тем, что мужчина и женщина могут так отвратительно себя вести, оскорблен и возмущен. О чем думал Шерман, показывая ему эту гадость, грязь и мерзость?!
Шерман поднялся, выключил проектор и раздвинул шторы. Затем повернулся к Дорну, который теперь, сняв очки, старательно отводил глаза в сторону.
Голосом, в котором чувствовалось волнение и еще что-то, не совсем понятное Дорну, Шерман проговорил:
— Девушка, занятая в этом фильме,— моя дочь...
Сперва Дорн подумал, что его обманывает слух, но одного взгляда на расстроенное лицо Шермана хватило, чтобы увериться в его искренности.
Дорн смутно припомнил, что у Шермана действительно была дочь. В последний раз отец упоминал о ней, когда она училась в Швейцарии. Тогда ей было шестнадцать или .семнадцать лет. Больше Дорн о ней не слышал. Когда Шерман и его жена приезжали на отдых, присутствовали на различных приемах и всяких собраниях, дочери с ними не было.
Дорн внезапно подумал, .что девушка из фильма очень похожа на свою мать.
— Я поражен! — пробормотал он чуть слышно?
Шерман выпрямился.
— Да... послушайте эту грустную историю, Джон... Мы с Джулиан никогда не ладили. Конечно, неправы были оба. Но я гораздо больше, потому что я вообще не хотел детей. Как бы то ни было, с самого раннего ее детства мы постоянно ссорились, но она действительно были невыносима. Каждый раз, не- получая желаемого, она устраивала сцены, капризничала, вопила. А подростком стала совсем невыносима... для меня, по крайней мере. Как можно работать в доме, где целыми днями гремит музыка, толпятся длинноволосые проходимцы... бесконечные сцены, крики?.. Я больше не вытерпел и послал дочь в Швейцарию. Мы поместили ее в первоклассный пансион, там мне обещали полностью перевоспитать ее. Она провела за границей четыре года, приезжая домой только на каникулы.