Запахи чужих домов

Торговые ряды — это одно из тех странных мест, где можно найти всего понемногу. В качестве «специального предложения на завтрак» здесь сегодня кофе, налитый в большие термосы, и ярко-розовые пирожные «Снежный ком» фирмы Hostess. Здесь есть целая полка с блеснами и крутящиеся металлические стойки с открытками, на которых изображены лоси и горные озера с кристально чистой водой. Трудно сказать, сколько лет здесь пылятся жестянки с горошком и фруктовым салатом. Есть и несколько стеллажей с игральными картами, колготками и церковными свечками вперемешку с кучей других никому не нужных вещей. На отдельной полке расставлены куски мыла и лосьоны, которые продают монахини. Мне кажется, что здесь и так почти нет места, но сестра Жозефина говорит, что надо впихнуть на полку как можно больше товара. На этикетках значится: «Мыло неустанной скорби», и я задумываюсь, не стоит ли монахиням поменять название.

— Этот лосьон с молочно-медовым ароматом придумала я, — говорит сестра Жозефина, выстраивая не слишком устойчивую пирамидку из нескольких бутылочек.

Я кидаю беглый взгляд на владелицу «датсуна», которая вышла из туалета; вид у нее усталый. Она поправила прическу, и ее губы теперь куда краснее, чем когда она хмуро посмотрела на меня после того, как я помяла ей дверь. Парни решили взять завтрак по специальному предложению, и старший помешивает кофе красной пластиковой соломинкой, украдкой поглядывая на меня. Я застегиваю куртку, стараясь спрятать живот, и делаю вид, что очень занята. Но я слышу все, что они говорят.

— Далеко еще до Фэрбанкса? — спрашивает тот, что помладше, не прожевав до конца пирожное. При слове Фэрбанкс мне становится больно, как и от пинка ребенка, который, будто по заказу, решил подрыгать ножками прямо сейчас. «Ш-ш-ш», — говорю я, поглаживая живот.

— Не меньше недели, — отвечает женщина, наливая кофе в одноразовый стаканчик.

— Что ж, мы уже две недели в пути, — говорит старший. — Так что все не так плохо.

— Было бы намного быстрее, если бы дороги починили. Но ни аляскинская, ни канадская сторона не хочет тратить на это деньги, поэтому все остается как есть.

— Я тоже умею водить, — говорит парень, — если вам нужно отдохнуть.

— Спасибо, Оскар. Посмотрим.

Как по мне, на Оскара он не слишком похож. Это какое-то старомодное имя. Парню явно пора подстричься. Я вижу, что он каждые несколько секунд убирает назад прядки, которые лезут ему в глаза. Волосы у него сальные, и совершенно очевидно, что душ он не принимал уже довольно давно; двигается он медленно, будто несет на своих плечах весь мир. Но в его растрепанном внешнем виде есть что-то милое. Если он вымоет голову, его волосы, наверное, станут такого же цвета, как у Рея. Я трясу головой при мысли о Рее и удивляюсь, как быстро я решила, что этот незнакомый парень довольно симпатичный.

Разве не все парни такие? Я провела в монастыре не больше месяца, но кажется, будто прошли годы и я забыла, как выглядят и как ведут себя мои ровесники. Впрочем, я, может, никогда этого и не знала. Меня бы здесь не было, будь я поумнее.

Я вижу, как Оскар смотрит на младшего брата: у того лицо покруглее, волосы темнее и кожа смуглее, но точно такой же острый кончик носа и такой же помятый вид. Мальчик слизывает с губ остатки пирожного: розовую глазурь, крошки шоколадного бисквита и кокосовую стружку. Оскар протягивает брату салфетку и дружелюбно, с неподдельной искренностью улыбается ему. Я вспоминаю Джорджа, который дал мне пончик тогда в Goodwill. Мне кажется, незнакомцы всегда относились ко мне с бо́льшим участием, чем члены моей семьи. Внезапно я чувствую себя самым одиноким человеком в мире. Я вдруг понимаю, что мне надо поскорее выйти. Я сваливаю все мыло в одну кучу и быстрым шагом направляюсь к двери, над которой, словно сообщая всему миру, что меня только что выбило из колеи малейшее проявление доброты, бряцает колокольчик.

Сидя в машине, я все никак не могу перестать плакать. Сестра Жозефина выходит из магазина и протягивает мне небольшую упаковку бумажных носовых платков и круглый сверток в коричневой бумаге, на котором написано мое имя. Парень по имени Оскар выходит на улицу и смотрит, как мы выезжаем с парковки. Я почти сползаю под сиденье, слезы продолжают течь по моим щекам.

Сестра Жозефина не сразу направляет автомобиль в сторону монастыря. Она съезжает на тихую проселочную дорогу, и мы трясемся по ухабам, пока не доезжаем до реки. Она глушит мотор, и мы, сидя в машине, смотрим, как течет мутная вода. Я хлюпаю носом и размышляю, откуда сестра Жозефина знает про это укромное место, а она, будто читая мои мысли, говорит:

— Мы с твоей бабушкой часто сюда приходили.

Она показывает рукой за деревья, и я вижу очертания кирпичных стен монастыря. Интересно, она хочет сказать, что им приходилось перебираться через реку, чтобы добраться сюда с противоположного берега? Это требовало бы немалой смелости, и я гадаю, что еще мне неизвестно о том, какой была бабушка в то время.