Запахи приносятся неожиданно

Снова пошли наугад, выбрались из лесу с надеждой, что скоро утро начнет разгонять ночные кошмары. Но ночь цеплялась за землю, а надежда вновь наткнулась на несколько пар злых сверкающих глаз. Волки охватывали людей с двух сторон. А на горизонте, наконец, задергался предродовыми схватками приближающийся рассвет. Глазам приоткрылись смутные туловища зверей, хотя еще плохо видно было, как вздыбилась шерсть, и оскал обнажил пасти. Самый крупный волк застыл перед Малкиным, вытянул вверх морду и завыл протяжно и леденяще. Этот вой мощно острыми клиньями вошел в ушные раковины Катюхи, пробил тело мурашками мокрого пота. Она машинально прибилась к Ваньке. Сашка за все время скитаний по Свинпету привыкла к звериному вою, тем не менее душераздирающий, несущийся из черной пропасти ночи, вой не был обычной угрозой. Он расколол надвое мозг, нес в себе смерть и ничего кроме смерти. Сашкина решимость заколебалась и заставила тоже придвинуться к Малкину. У Раппопета свело скулы, и заскрипели зубы, нападение могло произойти в любую секунду, а врага толком не видать. Только волчий дух, терпкий, ядовитый, разъедающий ноздри и скребущий по горлу. Если это конец, то отвратно, что сознание унесет в неизвестность бытия тошнотворный звериный запах. Андрюха, как в схватке с чудовищем, был будто приперт к стенке, ногой нащупал сухую ветку, потянулся, приседая, забыв о ноже в руке. Лугатик прижался к земле, желая, чтобы мгла скрыла его от волков, словно черный плащ капуцина. Не двигался с места, хотя отчетливо понимал, что таким манером от зверей скрыться невозможно. Серые подхватили вой вожака, усиливая многократно. Он забивал уши, потрошил черепа, рвался под одежды, забирался под кожу, драл позвоночники. Ванька превратился в один налитой мускул. И вот вожак зверей выгнул спину и прыгнул, отрывая свое тело от земли, увлекая за собой остальных. Меч в руках Малкина со свистом разорвал плоть воздуха, опережая зверей. Кровь, кишки, клацанье, оскалы, рычание, предсмертное скуление, судороги. Все смешалось. Но когда над головой последнего, оставшегося в живых зверя, нависло раскаленное лезвие меча, по далекому горизонту пробежала первая полоска света, и волк превратился в горожанина. Стоял на четвереньках, неестественно выворачивая голову и ловя осатанелым взглядом страшный меч. Ванька в последний миг успел отвести лезвие. Оно чиркнуло по волосам горожанина, отсекая клок, и зазвенело, останавливаясь и остывая. Горожанин по-звериному выгнул спину, сбивчиво дыша, после чего начал подниматься на ноги.

– Тебе повезло! – выкрикнул разгоряченный парень. – В рубашке родился.

На его возглас горожанин не ответил. Зато раздался голос Сашки:

– Родилась, – поправила она Ваньку.

По вершинам деревьев заклубился серый рассвет, опускаясь вниз, прогоняя духов ночи и очерчивая предметы, и парень только теперь разглядел перед собой девушку, облаченную в короткую накидку. По телу пробежала испарина. Молодая горожанка коснулась ладонью головы в том месте, где был отсечен клок волос, и посмотрела на меч, как завороженная, тупо и жадно.

– Страшно? – нахмурился Малкин. – Сами на рожон полезли.

– Неймется всякому, – разнеслось в ответ.

– Дура, подохнуть вам неймется, – поморщился Ванька, тыльной стороной ладони вытирая пот со лба. – Прете в тартарары как на пожар. Целуете задницу Философу, вместо того, чтобы насадить ее на кол.

Механически горожанка закивала головой, показывая зубы в неприятной полуулыбке:

– Философ сказал: никому нет места там, где нет места никому. Как это справедливо.

– Глубоко мыслит ваш Философ, – с сарказмом усмехнулся парень, рассматривая горожанку широко открытыми глазами. – Кто вы больше для него, волки или люди? Или ни то ни другое? Может, пора послать Философа подальше, и показать пример собакам? Вот это было бы справедливо.

– Да, да, вы правы, как Философ, собаки уродливы и гнусны, – взахлеб подхватила горожанка аффектированным тоном.

– Не городи, замороченная! – оборвал Ванька. – Нашла, с кем меня сравнивать, – насупился.

Духи ночи медленно отступали, цепляясь длинными еще расплывчатыми тенями за все. Лица людей явственнее проступали из рассветного сумрака. Горожанка упорно прятала свое лицо, низко опускала голову. Ванька повернулся к Сашке:

– Потолкуй с этой очумелой, может, у тебя лучше получится.

Сашка выдвинулась к горожанке, голос той был хорошо знаком ей. Пухленькая фигура с крутыми бедрами и прямой осанкой напомнила о сумасшедшем доме. Девушка решительно позвала:

– Анька! Хватит придуриваться! Я узнала тебя. Я давно раскусила, что ты из ветеринарной службы.

Та подняла голову, прикрыла веки:

– Небо в змеях, змеи под ногами, ноги в облаках.

– Говори, чтобы всем было понятно, – потребовала Сашка. – Ты хорошо обучена нашему языку.

Анька недовольно затопталась на месте, привычно сделала шаг назад, и только после этого сиплым глухим голосом выдавила:

– Что тебя погнало к собакам, Сашка? Для чего ты убежала из сумасшедшего дома? Разве тебе было плохо у нас?