Запасной

  Большинство солдат не смогут вам точно сказать, сколько жизней у них на счету. Во время военных действий часто возникает беспорядочная стрельба. Но в век «Апачей» и лэптопов всё, что я делал во время двух своих военных кампаний, записывалось и снабжалось временными метками. Я всегда мог в точности сказать, сколько именно вражеских боевиков убил. И я чувствовал, что важно никогда не стесняться этой цифры. Среди множества вещей, которым я научился в армии, отчетность была почти на первом месте.

  Так вот, моя цифра - двадцать пять. Мне это количество не приносило никакого морального удовлетворения. Но и не внушало стыд. Конечно, я предпочел бы, чтобы в моем военном резюме и в моем мозгу ее никогда не было, но в то же время я предпочел бы жить в мире, где нет талибана, в мире без войн. Даже такой человек, как я, иногда практикующий магическое мышление, некоторые вещи изменить не может.

  В пылу и дыму сражения я не думал об этих двадцати пяти как о людях. Невозможно убивать людей, если думать о них как о людях. Вы не сможете причинить людям вред, если думаете о них как о людях. Они были шахматными фигурами, которые убирают с доски, Плохими, которых убрали, пока они не убили Хороших, я научился «иначить» их, хорошо научился. На определенном уровне я воспринимал это отчуждение как проблему. Но так же понимал, что это - неотъемлемая часть воинской службы.

  Еще один факт реальности, который нельзя изменить.

  Нельзя сказать, что я превратился в автомат. Никогда не забуду ту телевизионную комнату в Итоне с голубой дверью, где мы смотрели, как плавятся башни-близнецы, как люди прыгают с крыш и из окон верхних этажей. Никогда не забуду родителей, супругов и детей, с которыми встречался в Нью-Йорке, они сжимали фотографии родных, которые были раздавлены, испарились или сгорели заживо. 11-го сентября было совершено подлое нападение, которое нельзя стереть из памяти, талибы, а также - их сторонники, пособники, союзники и последователи были не просто нашими врагами, но и врагами всего человечества. Война с ними - это месть за одно из самых гнусных преступлений в мировой истории и предотвращение его повторения.

  Срок моей службы подходил к концу, в канун Рождества 2012-го года у меня возникли вопросы и сомнения по поводу войны, но они были не морального свойства. Я по-прежнему верил в Миссию, и единственные выстрелы, о которых я думал дважды, - это выстрелы, которые я не сделал. Например, в ту ночь, когда нас вызвали на помощь гуркхам. Они попали в засаду талибов, а когда мы прилетели, были неполадки со связью, так что мы просто не могли помочь. Это до сих пор меня мучает: когда я слышу, что мои братья-гуркхи вызывают нас по радио, вспоминаю каждого гуркха, которого я знал и любил, но мне не позволили им помочь.

  Когда я закрыл сумки и со всеми попрощался, честно сказал себе, что о многом жалею. Но это - благотворные сожаления. Я сожалел о том, что не сделал, жалел британцев и янки, которым не смог помочь.

  Жалел о том, что не закончил работу.

  И больше всего жалел, что пора уезжать.

  58.

  Я загрузил свой «Берген» грязной одеждой, и положил два сувенира: коврик, купленный на базаре, и 30-миллиметровую обшивку от «Апача».

  Первая неделя 2013-го года.

  Прежде чем сесть в самолет с сослуживцами, я пошел в палатку и сел в пустое кресло.

  Обязательное заключительное интервью.

  Избранный журналист спросил, что я делал в Афганистане.

  Я ему рассказал.

  Он спросил, стрелял ли я по врагам.

  - Что? Да?

  Он поднял брови. Удивился.

  А что, по его мнению, мы там делали? Продавали подписку на журналы?

  Он спросил, убил ли я кого-нибудь.

  - Да...

  Снова удивился.

  Я попытался объяснить:

  - Это война, дружище, ты в курсе?

  Наш разговор попал в прессу. Я сказал журналисту, что, по-моему, в прессе пишут всякий бред, особенно - о моем брате и о невестке, которая только что объявила, что беременна, и теперь ее осаждали журналисты.

  - Они заслуживают, чтобы их ребенок жил в мире, - сказал я.

  И признался, что отец умолял меня перестать думать о прессе, не читать газеты. Признался, что каждый раз, читая их, испытываю чувство вины, потому что чувствую себя соучастником.

  - Все виновны, покупая газеты. Но, надеюсь, никто на самом деле не верит в то, что там пишут.

  Но, конечно же, верили. Люди верили, в том-то и проблема. Британцы - одни из самых начитанных людей на планете, но в то же время - самые доверчивые. Даже если они не верили каждому слову, всегда оставался осадок сомнения. - Хм, дыма без огня не бывает...

  Даже если ложь громили и опровергали, оставался этот осадок изначальной веры.

  Особенно, если ложь имела негативный оттенок. Из всех человеческих предрассудков предрассудок негативности был наиболее прочным. Он въелся в наш мозг. Негатив получает привилегии и приоритет - так выживали наши предки. Я хотел сказать, что чертовы газеты рассчитывают именно на это.

  Но не сказал. Это была дискуссия не того уровня. Вообще не дискуссия. Журналисту хотелось идти дальше, расспросить про Лас-Вегас.

  Непослушный Гарри, да? Ура, Гарри.