Запасной

  Я был готов снова выпустить 30-миллиметровый снаряд, прочесать местность, но не видел никого, кого можно было бы атаковать с бреющего полета.

  Мы кружились и кружились. Я начал нервничать.

  - Дружище, неужели он скрылся?

  - Вот же он!

  Пятьдесят футов справа от мотоцикла: тело на земле.

  Подтверждено. Мы улетели.

  56.

  Трижды нас вызывали в это заброшенное место: ряд бункеров, выходящих на оживленное шоссе. Разведка донесла, что там обычно собираются талибы. Они приезжали на трех развалюхах, привозили РПГ и пулеметы, выбирали позиции и ждали, когда на дороге появятся грузовики.

  Наводчики засекли, что талибы взорвали как минимум один конвой.

  Иногда их было полдюжины, а иногда - тридцать. Талибы, ясно как день.

  Три раза мы туда летали, и все три раза не получили разрешение открыть огонь. Так и не узнали, почему.

  В этот раз мы были твердо уверены, что всё будет по-другому.

  Добрались туда быстро и увидели, что по дороге едет грузовик, а мужчина прицеливается. Сейчас произойдет что-то плохое. Мы сказали себе: «Если сейчас не вмешаемся, этот грузовик обречен».

  Мы попросили разрешение стрелять.

  Просьбу отклонили.

  Мы попросили еще раз:

  - Наземный контроль, разрешите стрелять во вражескую цель...!

  До связи...

  Бум! Яркая вспышка и взрыв на дороге.

  Мы начали кричать, прося разрешение.

  До связи...ожидаем разрешения командира подразделения СВ.

  Мы кричали, увидели, что грузовик разлетелся на части, мужчины запрыгнули в свои старые автомобили и на мотоциклы. Мы полетели за двумя мотоциклами. Умоляли дать разрешение стрелять. Теперь мы просили разрешение другого рода: разрешение не для того, чтобы остановить действие, а для того, чтобы отреагировать на действие, свидетелями которого мы только что стали.

  Этот вид разрешения назывался «429 Альфа».

  - Можем ли мы получить разрешение «Четыреста двадцать девять Альфа», чтобы стрелять?

  До связи...

  Мы преследовали двух мотоциклистов через несколько деревень, жалуясь на военную бюрократию и нежелание начальства позволить нам делать то, для чего мы учились. Наверное, эти жалобы ничем не отличались от жалоб солдат любой другой войны. Мы хотели воевать и не понимали более масштабные проблемы, лежащие в их основе вопросы геополитики. Картину в целом. Некоторые командиры часто говорили, во время публичных выступлений и в частных беседах, о том, чего они боятся: что убийство каждого талиба создаст троих новых. Так что командиры старались соблюдать особую осторожность. Иногда нам казалось, что командиры правы: мы действительно создавали еще больше талибов. Но должен ведь быть какой-то выход получше, чем летать поблизости, пока убивают невиновных людей.

  Пять минут превратились в десять, потом - в двадцать.

  Разрешение мы так и не получили.

  57.

  Каждое убийство запечатлено на видео.

   «Апач» видел всё. Камера на его носу записывала всё. Так что после каждой миссии это видео тщательно изучали.

  Вернувшись в «Бастион», мы шли в проекционную и закачивали видео в проектор, который покажет убийство на вмонтированной в стену плазменной панели. Командир нашей эскадры чуть ли не прижимал лицо к экрану, изучал, что-то бормотал, морща нос. Этот парень не то чтобы искал ошибки - он их жаждал. Он хотел поймать нас на ошибке.

  Когда его не было рядом, мы называли его ужасными прозвищами. Уже были близки к тому, чтобы начать называть его так в лицо.

  - Послушай, ты на чьей стороне?

  Но он именно этого и хотел. Пытался нас спровоцировать, заставить произнести то, что говорить нельзя.

  Почему?

  Мы решили, что это - зависть.

  Зависть ела его изнутри, потому что он никогда не нажимал на спусковой крючок на поле боя. Никогда не атаковал врага.

  Поэтому нападал на нас.

  Несмотря на все его усилия, он не смог найти в наших убийствах ничего неправильного. Я участвовал в шести миссиях, в результате которых погибли люди, и человек, мечтавший нас распять, все их счел оправданными. Я тоже так считал.

  Почему поведение командира было таким ужасным: он эксплуатировал реальный и обоснованный страх. Страх, который все мы испытывали. Афганистан был войной ошибок, войной огромного сопутствующего урона - тысячи ни в чем не повинных людей убиты и покалечены. Нас постоянно преследовала эта мысль. Так что со дня прибытия я установил для себя цель: никогда не ложиться спать с сомнением в правильности того, что мы делаем, в правильности выбора целей. Я не должен был сомневаться, что мы воюем с талибами и только с талибами, а не с гражданским населением, оказавшимся рядом. Мне хотелось вернуться в Британию со всеми конечностями, но, более того, мне хотелось, чтобы мое сознание не пострадало. Для этого нужно было всегда осознавать, что я делаю.