Запасной

  Но это были всего лишь Пиликальщик Тупой и Пиликальщик Еще Тупее. У них не было пистолетов, и не знаю, зачем один из них тянул руку к бедру. Но Билли схватил его и крикнул ему в лицо: «Сколько тебе раз повторять? Ты так кого-нибудь, черт возьми, убьешь».

  Им было всё равно. Всё равно.

  75.

  Лондонский Тауэр. С Уиллом и Кейт. Август 2014-го года.

  Мы пришли ради арт-инсталляции. В сухом рву были рассыпаны десятки тысяч огненно-красных керамических маков. В целом план был такой: во рву должно быть 888 246 таких маков, по числу солдат Содружества, погибших в Великой войне. Сотая годовщина войны отмечалась по всей Европе.

  Помимо невероятной красоты, арт-инсталляция явила новый способ визуализации кровавых жертв войны - воистину, это была визуализация смерти как таковой. Я был поражен. Все эти жизни. Все эти семьи.

  Еще тяжелее мне было от того, что мы посетили Тауэр за три недели до годовщины маминой гибели, для меня мама всегда была связана с Великой войной, потому что в день ее рождения, 1-го июля, началась битва на Сомме, самый кровавый день войны, самый кровавый день в истории британской армии.

   «Во Фландрии ряды цветов - алеют маки меж крестов...»

  Все эти мысли переплетались в моем мозгу, когда я стоял возле Тауэра, и вдруг кто-то вышел вперед, вручил мне мак и попросил разместить его в инсталляции. (Художники стояли возле инсталляции, они хотели, чтобы мак разместил живой человек, на тот момент в проекте уже были тысячи добровольных участников). Уиллу и Кейт тоже вручили маки и попросили разместить их там, где им больше понравится.

  Закончив, мы отошли и погрузились в свои мысли.

  Думаю, именно тогда появился констебль Тауэра, поприветствовал нас и рассказал о маке, о том, как мак стал британским символом войны. Констебль сказал, что это был единственный цветок, расцветавший на этих пропитанных кровью полях битв, а констеблем оказался не кто иной, как...генерал Деннат.

  Человек, отправивший меня обратно на войну.

  Вот уж действительно, всё переплетено.

  Генерал спросил, не хотим ли мы быстро пройти по Тауэру.

  Конечно, хотим.

  Мы поднимались и спускались по крутым лестницам Тауэра, заглядывали в укромные уголки, и вскоре оказались перед витриной из твердого стекла.

  За стеклом лежали ошеломляющие драгоценности, в том числе...корона.

  Что за черт. Корона.

  Та самая, которую надели на голову бабушки во время коронации в 1953-м году.

  На мгновение мне показалось, что это - та же корона, которую положили на гроб праба, когда его везли по улицам. Выглядела она так же, но мне указали на несколько ключевых отличий.

  Да, точно. Так что это - корона бабушки, только ее, и теперь я вспомнил, как она рассказывала мне, что корона оказалась невероятно тяжелой, когда ее водрузили на голову.

  Корона выглядела тяжелой. И волшебной. Чем дольше мы на нее смотрели, тем ярче она становилась - как такое возможно? Казалось, она светится изнутри. Конечно, сияли драгоценные камни, но у короны, кажется, был какой-то внутренний источник энергии, что-то большее суммы ее составляющих - украшенной драгоценными камнями ленты, золотой лилии «флер-де-лис», скрещенных сводов и сияющего креста. И, конечно, основание из меха горностая. Невольно возникало чувство, что призрак, бродящий по ночам в Тауэре, мог бы сиять так же. Я внимательно и восхищенно рассматривал основание и верхушку короны. Корона была чудом, божественным произведением искусства, пробуждающим чувства, не таким, как маки, но в это мгновение я мог думать лишь об одном - какая трагедия, что корона заточена в Тауэре.

  Очередной узник.

  Я сказал Уиллу и Кейт, что, кажется, корона здесь пропадает зря, и, помню, они на это ничего не ответили.

  Может быть, они смотрели на эту основу из меха горностая и вспоминали мои свадебные прибаутки.

  А может быть - нет.

  76.

  Несколько недель спустя, после года разговоров и планирования, размышлений и тревог, семь тысяч фанатов собрались в Олимпийском парке королевы Елизаветы на церемонии открытия. Так родились Игры Непобежденных.

  Мы решили, что от названия «Международные воинские игры» язык сломать можно. А потом умный морской пехотинец предложил вариант получше.

  Как только он это предложил, мы воскликнули: «Конечно! Как в стихотворении Уильяма Эрнста Хенли!».

  Это стихотворение знает каждый британец. Многие помнят первую строку наизусть.

  »Из тьмы кромешной я смотрю...».

  А кто из школьников и школьниц не слышал хотя бы раз эти звучные заключительные строки:

   «Я властелин моей судьбы,

  я капитан моей души».

  За несколько минут до произнесения речи на церемонии открытия я стоял за кулисами и держал листы с заметками, руки мои заметно дрожали. Сцена казалась мне плахой. Я снова и снова перечитывал свои заметки, пока девять «Красных стрел» проводили воздушный парад, испещряя небо полосами красного, белого и синего дыма. Потом Идрис Эльба прочел «Непобежденного», наверное, это была невероятная декламация а потом Мишель Обама по спутниковой связи произнесла красноречивую речь о значении игр. И передала слово мне.