Я посмотрел на готические руины. В чем дело? Я задумался. Папа и Уилл не слышат меня, а я не слышу их. У них никогда не было удовлетворительного объяснения для своих действий или бездействия, и никогда не будет, потому что объяснения этому нет. Я начал прощаться, пожелал им удачи, пожелал беречь себя, но Уилл просто кипел от ярости, кричал, что если всё настолько плохо, как я утверждаю, это моя вина, потому что я никогда не просил их о помощи.
- Ты ни разу не пришел за помощью к нам! Ни разу не пришел ко мне!
С детства такова была позиция Уилла по любому вопросу. Я должен идти к нему. Прямо, незамедлительно, официально - упасть перед ним на колени. Иначе не получу никакой помощи от Наследника. Я поинтересовался, почему я должен был просить своего брата о помощи, когда нам с женой грозила опасность.
Если бы на нас напал медведь, а он это увидел бы, неужели стал бы ждать, пока мы попросим о помощи?
Я упомянул Сандрингэмское соглашение. Я ведь просил его о помощи, когда соглашение нарушили, разорвали в клочья, когда у нас отняли всё, а он и пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь.
- Это всё бабушка! Все вопросы - к бабушке!
Я с отвращением помахал Уиллу рукой, но он бросился за мной и схватил меня за рубашку.
- Послашай меня, Гарольд.
Я вырвался, стараясь не смотреть ему в глаза. Он заставил меня посмотреть.
- Послушай меня, Гарольд, послушай! Я тебя люблю, Гарольд! Я хочу, чтобы ты был счастлив.
Слова сорвались с моего языка:
- Я тоже тебя люблю...но твое упрямство...просто необычайно!
- А твое - нет?
Я снова вырвался.
Он снова схватил меня за рубашку и повернул, чтобы поддерживать зрительный контакт.
- Гарольд, ты обязан меня выслушать! Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Гарольд. Клянусь...клянусь жизнью мамы.
Он замер. Я замер. Папа замер.
Уилл переступил черту.
Он использовал тайный код, универсальный пароль. Со времен нашего детства эти три слова использовались только в крайне кризисных ситуациях. «Клянусь жизнью мамы». Почти двадцать пять лет мы хранили эту душераздирающую клятву для тех случаев, когда одному из нас было необходимо, чтобы его выслушали, чтобы ему поверили немедленно. Для случаев, когда ничто иное не помогало.
У меня подкосились колени, собственно, для этого Уилл и применил клятву. Но колени подкосились не из-за произнесенной клятвы, а из-за того, что клятва не сработала. Я просто ему не поверил, я не доверял ему полностью. И наоборот. Уилл тоже это понял. Он понял, что наши души полны боли и сомнений, так что даже эти священные слова не могут нас освободить.
Я подумал о том, как мы потеряны. Как заблудились. Какой вред нанесли нашей любви, нашей связи, и зачем? Всё - из-за ужасной толпы безумцев и старух, низкопробных преступников и садистов с очевидным диагнозом с Флит-Стрит, которым хотелось получить удовольствие и прибыль, и решить свои личные проблемы, мучая одну очень большую, очень старинную и очень неблагополучную семью.
Уилл был не готов признать поражение:
- Я был абсолютно разбит после всего произошедшего, и, и...клянусь жизнью мамы, я всегда хотел, чтобы ты был счастлив.
Мой голос дрогнул, когда я нежно сказал ему:
- На самом деле я тебе не верю.
На меня вдруг нахлынули воспоминания о наших отношениях. Но одно воспоминание было особенно четким. Несколько лет назад мы с Уиллом были в Испании. Воздух сияет необычайно прозрачным светом Средиземноморья, мы вдвоем стоим на коленях за зеленой стеной, раздается первый сигнал охотничьих горнов. Опустили кепки, когда на нас полетели первые куропатки, бах-бах, несколько птиц упало, мы отдали ружья заряжающим, они вручили нам новые, бах-бах, еще несколько птиц упало, отдали ружья, наши рубашки потемнели от пота, землю усеяли тушки птиц, которые много недель кормились возле деревень, бах, один последний выстрел, никто из нас не может промахнуться, потом, наконец, встаем - взмокшие, голодные, счастливые, потому что мы молоды и мы вместе, это - наше место, наше настоящее пространство, вдали от Них и ближе к Природе. Это было такое чудесное мгновение, что мы повернулись друг к другу и сделали редчайшую вещь - мы обнялись. На самом деле обнялись.