Читаем Запасной полностью

Запасной

Будучи британцами и Виндзорами, мы как бы между делом начали говорить о погоде. Обменялись впечатлениями о похоронах дедушки. Со скорбной улыбкой мы напомнили друг другу, что он спланировал всё до мельчайших деталей сам.

Светская беседа. Изысканнейшая светская беседа. Мы коснулись всех второстепенных тем, и я всё ждал, когда мы перейдем к главному вопросу, не понимая, почему мы всё ходим вокруг да около и как, черт возьми, мои отец и брат могут сохранять невозмутимое спокойствие.

Я огляделся по сторонам. Мы преодолели довольно большое расстояние и оказались прямо в центре Королевского кладбища, скорее благодаря крепким лодыжкам, чем мыслям о принце Гамлете. Если подумать...разве я сам не попросил однажды, чтобы меня похоронили здесь? За несколько часов до того, как я отправился на войну, мой личный секретарь сказал, что мне следует выбрать место, где будут похоронены мои останки. "Если случится наихудшее, Ваше Королевское Высочество...На войне может случиться что угодно...".

Вариантов было несколько. Часовня святого Георга? Королевская усыпальница Виндзоров, где теперь упокоился дедушка?

Нет, я выбрал это кладбище, потому что здесь был очаровательный парк и оно казалось умиротворенным.

Мы стояли почти на лице Уоллис Симпсон, папа начал читать мини-лекцию о личности, покоящейся вот здесь, о королевской кузине, покоящейся вон там, все - прежде знаменитые герцоги и герцогини, лорды и леди, теперь лежат под травой лужайки. Он всю жизнь изучал историю, у него были тонны информации, которой он жаждал поделиться, и у меня возникла подспудная мысль, что мы, должно быть, пробудем здесь очень долго, а в конце будет экзамен. Но папа проявил милосердие и замолчал, мы продолжили прогулку по заросшему травой берегу озера и вышли к маленькой лужайке, усеянной нарциссами.

Вот здесь мы и перешли к сути дела.

Я попробовал объяснить свою точку зрения. Мне это не особо удалось. Во-первых, я по-прежнему волновался, пытался держать эмоции под контролем, говорить внятно и лаконично. Кроме того, я поклялся себе, что не допущу, чтобы эта встреча закончилась очередным спором. Но вскоре понял, что это зависит не от меня. Папа и Уилл должны были сыграть свои роли, и они рвались в бой. Всякий раз, когда я отваживался на новое объяснение, начинал развивать новую мысль, один из них или оба меня перебивали. Особенно Уилл не желал ничего слушать. После того, как он несколько раз заткнул мне рот, мы устроили снайперскую ироническую перепалку, говорили друг другу то же самое, что говорили уже много месяцев и даже лет. Атмосфера так накалилась, что папа поднял руки: "Довольно!".

Он встал между нами и посмотрел на наши раскрасневшиеся лица:

- Пожалуйста, мальчики, не заставляйте меня страдать на склоне моих дней.

Он говорил слабым скрипучим голосом. По правде говоря, это был голос старика.

Я подумал о дедушке.

Тут же что-то перевернулось в моей душе. Я посмотрел на Уилла, на самом деле на него посмотрел, возможно, впервые со времен нашего детства, и заметил всё: такой знакомый хмурый взгляд, который он по умолчанию использовал в общении со мной, его внушающую тревогу плешь, еще больше, чем у меня, его легендарное сходство с мамой, начавшее исчезать со временем. С возрастом. В чем-то он был моим зеркальным отражением, а в чем-то - моей полной противоположностью. Мой любимый брат, мой злейший враг, как так получилось?

Я почувствовал невероятную усталость. Мне захотелось пойти домой, и я понял, какой сложный смысл теперь вкладываю в слово «дом». Или, возможно, всегда вкладывал. Я указал на парк, на город за его пределами, на страну, и сказал:

- Уилл, всё это должно было стать нашим домом. Мы собирались прожить здесь всю жизнь.

- Ты уехал, Гарольд.

- Да, и ты знаешь, почему.

- Не знаю.

- Ты...не знаешь?

- Правда не знаю.

Я отшатнулся. Просто не мог поверить в то, что услышал. Одно дело - спорить о том, кто виноват или как надо было поступить иначе, но как он может заявлять, что совсем ничего не знает о причинах моего отъезда из страны, в которой я родился, за которую воевал и был готов умереть. Как он может не понимать, почему я покинул Родину? Как тяжело это слышать. Он утверждает, что ничего не знает о том, почему мы с женой пошли на столь радикальный шаг - забрали ребенка и просто сбежали сломя голову, бросив всё - дом, друзей, мебель? Да неужели?

Я посмотрел на деревья:

- Не знаешь!

- Гарольд... Я правда не знаю.

Я повернулся к папе. На лице его было написано: "Я тоже не знаю".

"Упс, - подумал я. - Может быть, они правда не знают".

Невероятно. Но, может быть, это правда.

А если они не знали, почему я уехал, может быть, они просто не знали меня. Совсем.

И, вероятно, они действительно никогда меня не знали.

И, буду честен, я тоже их не знал.

От этой мысли мне стало холодно и ужасно одиноко.

Но в то же время меня это воодушевило. Я подумал: "Я должен им рассказать.

Как я им расскажу?