Запасной

  Почему то, что я пережил, всплывает в памяти таким образом? Это генетика? Травма? Какое-то их сочетание в стиле Франкенштейна? Мой внутренний солдат, оценивающий любое пространство как потенциальное поле боя? Мой характер домоседа, восстающий против вынужденных скитаний? Какое-то фундаментальное опасение из-за того, что мир в сущности - лабиринт, и нельзя блуждать в лабиринте без карты?

  Какова бы ни была причина, моя память - это моя память, и действует она вот так - собирает и отбирает то, что считает нужным, и то, что я помню и в каком виде я это помню, не менее важно, чем так называемые объективные факты. Такие вещи, как хронология и причинно-следственные связи, часто - лишь басни, которые мы рассказываем друг другу о прошлом. «Прошлое не умирает. Это даже не прошлое». Я недавно нашел эту цитату на BrainyQuote.com, и был поражен. Задумался. Кто, черт возьми, этот Фолкнер? И какое отношение он имет к нам, Виндзорам?

  Так вот, Балморал. Закрывая глаза, я вижу главный вход, филенчатые окна фасада, широкую галерею и три серо-черных ступени из крапчатого гранита, ведущие к массивной входной двери из дуба цвета виски - чтобы она не закрывалась, ее часто подпирали тяжелым камнем для игры в керлинг, у двери часто стоял гвардеец в красной униформе, внутри - просторный зал с белокаменным полом и серыми изразцами в форме звезд, огромный камин, на каминной полке из черного дерева - витиеватая резьба, с одной стороны - нечто вроде подсобки, а слева, у высоких окон, рыболовные удочки и палки для ходьбы, резиновые сапоги и тяжелые непромокаемые плащи - так много непромокаемых плащей, потому что в Шотландии часто дождливое холодное лето, но в этой сибирской глуши отличный клёв. А дальше двери из светлой древесины вели в коридор с малиновым ковром и обоями кремового цвета с узором в виде золотых овец, выпуклым, как шрифт Брайля, дальше - еще много комнат вдоль коридора, у каждой - свое определенное назначение, например, в комнате можно устраивать приемы или читать, смотреть телевизор или пить чай, а еще - специальная комната для пажей, которых я любил, как эксцентричных дядюшек. И наконец - главные помещения замка, надстроенные в девятнадцатом веке практически поверх другого замка, датируемого четырнадцатым веком - несколько поколений отделяли его строительство от другого принца Гарри, который удалился в изгнание, потом вернулся и уничтожил всё и всех, кто попался ему на глаза. Мой дальний предок. Кто-то назовет его моим единомышленником. По крайней мере, мой тезка. Я родился 15-го сентября 1984 года и был крещен как Генри Чарльз Альберт Дэвид Уэльский.

  Но с самого первого дня все называли меня Гарри.

  В самом центре основного строения находилась величественная лестница. Широкая, эффектная, редко используемая. Когда бабушка поднималась в свою спальню на третьем этаже в сопровождении корги, она предпочитала лифт.

  Корги тоже предпочитали лифт.

  Возле бабушкиного лифта, если пройти через несколько багровых дверей по полу в зеленую клетку, была крохотная лестница с тяжелыми железными перилами, ведущая на второй этаж, где возвышалась статуя королевы Виктории. Я всегда ей кланялся, проходя мимо: «Ваше Величество!». Уилл тоже ей кланялся. Нам сказали, что нужно так делать, но я кланялся бы ей в любом случае. «Прабабушка Европы» казалась мне неотразимой - не просто потому, что бабушка ее любила, и не потому, что папа хотел назвать меня в честь ее мужа. (Мама решительно этому воспротивилась). Виктория знала великую любовь и заоблачное счастье, но жизнь ее, в сущности, была трагична. Ее отец, принц Эдвард, герцог Кентский и Стратернский, говорят, был садистом, его возбуждало зрелище порки солдат, а ее возлюбленный супруг Альберт умер у нее на руках. Кроме того, за время ее долгого одинокого правления в нее восемь раз стреляли восемь разных человек по восьми разным поводам.

  Ни одна пуля не попала в цель. Ничто не могло сбить Викторию с ног.

  За спиной статуи королевы Виктории таился подвох. Двери выглядели одинаково, комнаты переплетались в лабиринт. Легко заблудиться. Открой не ту дверь, и наткнешься на папу, которому камердинер помогает одеваться. Хуже того, ты можешь неожиданно увидеть, как он делает стойку на голове. Это ему прописал физиотерапевт - единственное эффективное средство от постоянной боли в шее и спине. В основном, старые ушибы от игры в поло. Он делал стойку на голове каждый день, в одних лишь боксерских трусах, опираясь о дверь или свешиваясь с перил, словно искусный акробат. Стоило прикоснуться к дверной ручке, как он тут же кричал умоляющим голосом с той стороны двери: «Нет-нет! Не открывайте! Ради бога, не открывайте!».