Запасной

Хм. Ладно. Может ли там быть какая-нибудь фотография? Возможно ли, что у кого-то где-то может быть фотография, на которой ты употребляешь кокаин?

Боже, нет! Это просто смешно! Откуда?

Он объяснил, что к нему обратился редактор газеты, который утверждал, что у него есть фотография, на которой принц Гарри нюхает дорожку.

Он врёт. Это неправда.

Понимаю. Как бы то ни было, этот редактор готов навсегда запереть эту фотографию в сейфе. Но взамен он хочет сесть с тобой и объяснить, что то, что ты делаешь, очень вредно. Он хочет дать тебе несколько жизненных советов.

Ах... Жутко. И коварно. Дьявольски, на самом деле, потому что если я соглашусь на эту встречу, то признаю свою вину.

Правильно

Я сказал себе: после истории с Рехаббер Кукс они все хотят напасть на меня. Та нанесла прямой удар, а теперь её соперницы выстраиваются в очередь, чтобы стать следующими.

Когда это закончится?

Я успокаивал себя тем, что у редактора ничего не было, что он просто блефует. Должно быть, до него дошли слухи, и он их отслеживал. Оставайся на прежнем курсе, сказал я себе, а затем велел придворному разоблачить блеф журналиста, решительно опровергнуть заявление, отказаться от сделки. Прежде всего, отказаться от предложенной встречи.

Я не собираюсь поддаваться шантажу.

Придворный кивнул. Сделано.

Конечно… примерно в то время я принимал кокаин. В чьём-то загородном доме, во время съёмочных выходных мне предложили нюхнуть дорожку, и с тех пор я нюхнул ещё несколько. Это было не особо весело, от этого я не стал особо счастлив, как все остальные вокруг, но я почувствовал себя другим, и это было главное. Чувствовать себя другим. Я был глубоко несчастным 17-летним юношей, готовым попробовать почти всё, что могло бы изменить моё существование.

Так я говорил себе. Тогда я мог лгать себе так же легко, как и тому придворному.

Но теперь я понял, что кокаин не стоил свеч. Риск не стоил выгоды. Угроза разоблачения, перспектива испортить бабулин Золотой юбилей, хождение по лезвию ножа с безумной прессой — ничто из этого того не стоило.

С другой стороны, я хорошо сыграл в эту игру. После того, как я разоблачил блеф журналиста, тот замолчал. Как и предполагалось, у него не было фотографий, и когда его мошенническая игра не сработала, он исчез. (Или не совсем. Он проскользнул в Кларенс-Хаус и очень подружился с Камиллой и па.) Мне было стыдно за то, что я солгал. Но также я гордился. В трудной ситуации, в чрезвычайно страшном кризисе, я не чувствовал никакого спокойствия, как бабуля, но, по крайней мере, мне удалось его продемонстрировать. Я унаследовал часть её суперсилы, её героического стоицизма. Я пожалел, что рассказал придворному нелепую историю, но альтернатива была бы в десять раз хуже.

Итак... хорошо проделанная работа?

Может быть, я вовсе не был подкидышем.

37

ВО ВТОРНИК, В КУЛЬМИНАЦИОННЫЙ день Юбилея, миллионы наблюдали, как бабуля направлялась из дворца в церковь. Особенная служба благодарения. Она ехала с дедушкой в золотой карете — всё, каждый квадратный дюйм, из блестящего золота. Золотые двери, золотые колёса, золотая крыша, а поверх всего этого золотая корона, которую держат в воздухе три ангела, отлитые из сияющего золота. Карету построили за 13 лет до Американской революции, и она до сих пор ходила как волчок. Пока они с дедушкой мчались по улицам, где-то вдалеке огромный хор запел коронационный гимн. Ликуйте! Ликуйте! Мы так и делали! Даже самым отъявленным антимонархистам было трудно не почувствовать хотя бы одну мурашку по коже.

В тот день, по-моему, был ланч и званый ужин, но всё это немного разочаровывало. Главное событие, по всеобщему признанию, состоялось накануне вечером в садах перед Букингемским дворцом — выступление некоторых из величайших музыкальных артистов века. Пол Маккартни спел “Her Majesty”. Брайан Мэй на крыше играл “Боже, храни королеву”. Как чудесно, говорили многие. И как чудесно, что бабуля должна быть такой модной, такой современной, что она покровительствует и действительно наслаждается всем этим современным роком.

Сидя прямо за ней, я не мог не думать о том же самом. Чтобы увидеть, как она притопывает ногой и покачивается в такт, мне захотелось обнять её, хотя, конечно, я этого не сделал. Об этом не могло быть и речи. Я никогда не совершал и не мог представить себе никаких обстоятельств, при которых такой поступок мог бы быть оправдан.