Вот почему он не заставлял меня поступать в университет. Он знал, что этого не было в моей ДНК. Не то чтобы я был против университета как такового. На самом деле Бристольский университет выглядел интересным. Я изучал его литературу, даже подумывал о курсе истории искусств. (Многие симпатичные девушки интересовались этим предметом.) Но я просто не мог представить себя проводящим годы, склонясь над книгой. Директор из Итона тоже такого себе не представлял. Он сказал мне прямо:
Он сказал это не в насмешку. И всё же, я поморщился.
Мы с ним ходили по кругу, и в моей голове я ходил туда-сюда, и в результате процесса исключения мы остановились на армии. В этом был смысл. Это соответствовало моему желанию быть нестандартным, исчезнуть. Военные заберут меня подальше от любопытных глаз общественности и прессы. Но это также совпадало с моей надеждой изменить ситуацию к лучшему.
И это соответствовало моей индивидуальности. Моими любимыми игрушками в детстве всегда были миниатюрные солдатики. Я потратил тысячи часов на планирование и ведение эпических сражений с ними в Кенсингтонском дворце и в садах Хайгроува, спроектированных Розмари Верей. Я также относился к каждой игре в пейнтбол так, как будто от её результата зависело будущее Содружества.
Па улыбнулся.
Многие люди воспринимали годичный перерыв как нечто само собой разумеющееся. Па, однако, считал год перерыва одним из самых формирующих периодов в жизни человека.
Поэтому я сел с Марко и попытался решить, на что могли бы быть похожи эти приключения. Сначала мы остановились на Австралии. Потратить полгода на работу на ферме.
Отлично.
Что касается второй половины года, то Африка. Я сказал Марко, что хотел бы присоединиться к борьбе со СПИДом. Не нужно было уточнять, что это была бы дань уважения
мамочке, явным продолжением её работы
Марко ушёл, провёл какие-то изыскания, вернулся и сказал: Лесото.
Никогда не слышал о нём, признался я.
Он рассказал мне про Лесото. Страна, не имеющая выхода к морю. Прекрасная страна.
Граничит с Южной Африкой.
Много нуждающихся, много работы, которую нужно сделать.
Я был вне себя от радости. Наконец-то появился план.
Вскоре после этого я навестил Хеннерса. Выходные в Эдинбурге. Осень 2002 года. Мы пошли в ресторан, и я рассказал ему все.
Кроме того, я поддразнил его:
Но он относился к этому вполне серьёзно.
Мы возбуждённо говорили об Африке, строили планы встретиться там. После Уганды, после колледжа, Хеннерс тоже, вероятно, пойдёт в армию. Он собирался вступить в королевский пехотный полк. В этом решении не было ничего необычного; в его семье уже несколько поколений носили военную форму. Мы тоже говорили о встрече в армии. Может быть, сказали мы, однажды мы окажемся бок о бок, идя в бой или помогая людям на другом конце света.
Будущее. Мы вслух гадали, каким оно будет. Я беспокоился об этом, а Хеннерс нет. Он не воспринимал будущее всерьёз, ни к чему не относился серьёзно. Жизнь такова, какая она есть, Хаз. Это был Хеннерс, всегда и навеки. Я позавидовал его спокойствию.
Однако сейчас он направлялся в одно из казино Эдинбурга. Он спросил, не хочу ли я пойти с ним. Ах, не могу, — сказал я. Меня никак не могли увидеть в казино. Это вызвало бы огромный скандал.
Очень жаль, сказал он.
Ваше здоровье, сказали мы оба, пообещав скоро поговорить снова.
Два месяца спустя, воскресным утром — как раз перед Рождеством 2002 года. Новость, должно быть, пришла в виде телефонного звонка, хотя я лишь смутно припоминаю, что держал трубку и слышал слова. Хеннерс и ещё один парень, покидая вечеринку недалеко от Ладгроува, въехали в дерево. Сквозь туман звонка, я отчётливо помню свою реакцию. Так же, как когда па рассказывал мне о мамочке.
Нет, он уже не поправится
А другой парень, водитель, тяжело ранен.