Запечатление (СИ)

Он думал, что эти омеги, которым до конца жизненного цикла особи осталось несколько десятков лет, либо станут очередной ступенью к пониманию чего-то, к чему его подталкивали, либо будут опутаны нитями очередной тайны, либо же так же, как и родитель Селима, приоткроют ему дверь к истине, но омеги оказались совершенно обычными. Более того, беседа с ними, за чашкой чая, в уюте и тепле, выдернула из его памяти те воспоминания прошлого, которые Коул Макмайер считал пройденным и забытым этапом, которые он хранил только потому, что человеку свойственно помнить, и выбросить из головы что-то, лишь пожелав этого, было невозможно, хотя он бы с радостью, даже не скрывая этого, распрощался бы с доброй частью своих воспоминаний, в основном, юношеских, начав свою жизнь, скажем, с того момента, когда он стал Макмайером.

На улицах стало более оживленно – занятия в школах и университетах закончились, некоторые взрослые особи тоже возвращались домой после смен, но ещё редко в каких окнах горел свет. В основном, это были квартиры либо декретных омег и бет, либо тех пар, которые были предупреждены о проверке и остались дома, дожидаясь инспектора. Автопилот работал исправно, навигатор моргал зеленой и красной точкой, показывая его местоположение и конечный пункт, в салоне было тепло и пахло выпечкой, напряжение и волнение постепенно отпускали, и Коул позволил себе, откинувшись на спинку сидения, прикрыть глаза, ослабив контроль над своим биополем и позволив эмоциям, вместе с ментальными витками, выплеснуться наружу.

Макмайер отдавал себе отчет в том, почему его выдержка, выдержка альфы, дала сбой, и почему он, словно пес, поджав хвост, сбежал из квартиры омег, которые отнеслись к нему, как к сыну. В этом-то и было все дело – отношение, как к сыну, а Коул не привык к такому. Он не знал, что такое родительская забота, домашний уют и тепло папиных объятий, не понимал эти ценности и, было время, даже презирал их, считая, что в тех условиях, которые выставила перед особями сама природа, о родственной привязанности не стоит и заикаться.

Брак? Да, никто не скрывал, что ранее был распространен обряд, когда двое связывали свои жизни и судьбы до конца своих дней, и когда основной ячейкой общества была семья, состоящая из супругов, но в мире Homo memoratrices вес имело лишь запечатление, которое, фактически, ни к чему не обязывало. Семья стала отголоском прошлого. Для того чтобы прожить долгую жизнь полноценной особи, достаточно быть хотя бы раз запечатленным более сильной особью или же запечатлеть самому, а для таких вещей достаточно и одной ночи, партнерство же было всего лишь условностью и следствием инстинкта продолжения рода и заботы о потомстве, а так же не обременяло обязательством верности.

Конечно же, многие пары создавались на всю жизнь, но и за то, что кто-то за свой жизненный цикл имел хоть десяток официальных партнеров, которых запечатлел или же которыми был запечатлен сам, особь не осуждали. Как уже говорилось ранее, все, что не выходило за рамки норм Кодекса Нравственности и происходило за закрытыми дверьми спален, называлось сексуальной этикой, вот только Коул Макмайер, будучи последствием этой самой этики, подобное презирал, за что надо было сказать спасибо его папочке-омеге. К слову, той ещё шлюхе.

Джулиан Морган, его безответственный папочка, был ещё той сучкой, но даже подобная репутация не мешала этому омеге с D-уровнем редукции быть популярным, востребованным и достойным восхищения. Джулиан был актером, начав свою карьеру с эпизодических ролей прими-подай-сострой невинную мордашку, и за пару лет добившись таких высот, которые и по сей день остались недосягаемы для более молодых и смазливых омежек, которые, завидуя, награждали персону фаворита жанра романтической драмы не только нелестными, но и далеко не нравственными эпитетами. Моргану же это только льстило и, кажется, даже было ему на руку, более того, темноволосый омега с глубокими карими глазами умел извлечь выгоду даже из самых гадких сплетен, которые витали вокруг его незаурядной персоны, превращая их в ореол таинственности, который окутывал его вот уже сотню лет.

Хотя, незаурядным он был только на публике, на сцене, перед объективами камер и на экранах телевизоров, в жизни же оставаясь совершенно обычным омегой, который сам создал свой немеркнущий образ, и который был ещё тем эгоистичным ублюдком. Возможно, Джулиан Морган был достоин уважения и восхищения, как актер и публичный человек, репутация которого, несмотря на все, пусть и неподтвержденные сплетни, сопровождающие этого омегу по жизни, была безупречной, но не как папа. Под этими словами Коул мог подписаться хоть собственной кровью.