Запятнанная биография

В то лето все были немного безумны. Старик Ратгауз, томимый дурными предчувствиями; Миня с его странными намеками; Яков, возящийся на загаженной кухне с нелепыми сооружениями; Василь, твердящий, что он слишком много облучался и теперь никогда не сможет иметь детей. Яков сначала отшучивался, потом понял — серьезно. Спросил:

— Тебе двоих достаточно?

— Чего?

— Двоих детей достаточно будет?

— Ну да.

— Тогда успокойся. Буровы всю жизнь работают с рентгеновскими лучами, и у них прекрасные, полноценные ребята.

Василь успокоился. Потом новое: «У нас хотят украсть открытие. Меня вызывал Кукинов, расспрашивал, чем занимаюсь, какие результаты. Я наврал, что по-прежнему белками, а дурак Буров, оказывается, сказал все. Он его тоже вызывал. Еще он почему-то выспрашивал, зачем я ходил на бойню».

— Глупый был, вот и ходил, — Яков цеплял основания, жестяные пластины, к кусочкам проволоки. — Сколько времени потратил на этот никому не нужный миоглобин.

— Он все допытывался, зачем я на бойне брал сердца лошадей.

— Ах, черт, черт! Ну никак не получается. Хоть ты тресни. Смотри, опять свободная связь.

Виктора поразила эта «свободная связь», потому что неотступно думал об отношениях с Зиной. Несколько раз предлагал пойти в загс расписаться, жить вместе. Зарабатывать на жизнь он сможет, будет давать уроки, писать рефераты, а потом — впереди премия, и не какая-нибудь, а Нобелевская.

— Нет, нет, — мотала кудрявой головой, — нет, так будет хуже.

— Кому?

— Прежде всего тебе.

Допытаться было невозможно, Виктор мучился. Театр уехал на гастроли, а она почему-то осталась. По-прежнему исчезала раза два в неделю, всплыла какая-то больная богатая тетка в Перловке. Он решил выследить. Стоял у окна лестничной клетки дома напротив, не отрываясь смотрел на подъезд. Конец рабочего дня, жильцы возвращались по домам. Завидев его фигуру, замолкали, шли медленно, осторожно. Он стоял спиной, не оборачиваясь. Слышал робкие шаги, испуганное дыхание. Миновав его, шаги убыстрялись, дверь квартиры захлопывалась торопливо, и ни один человек не спросил, зачем он здесь и что делает. В те годы боялись таких, прилипших к стеклам, наблюдающих за чем-то или ждущих кого-то людей. Черный жук-дровосек появился со стороны улицы Горького, и тотчас в окне Зины погас свет, жук развернулся медленно, притерся к тротуару, заслонив подъезд. Потом отъехал. Зина не разрешала в ее отсутствие справляться у хозяйки.

Он прождал в подъезде бесконечно долго, она вернулась в час ночи. Подъехал черный жук, хлопнула дверца, потом стук парадной двери, потом зажегся свет в окне. Он горел недолго, ровно столько, чтобы разобрать постель и снять платье.

Спросить впрямую было невозможно, слежки она бы не простила никогда. Начал исподволь: откуда у тетки богатство, замужем ли она и кто ее муж. Сразу напряглась, увидел это по настороженному взгляду, по тому, как медлила с ответом. Соображала.

— Она, они жили за границей, он занимал очень ответственные посты и сейчас занимает. Там, — глазами показала на потолок.

Следовало спросить, есть ли у теткиного мужа машина, — один раз Зина после визита к тетке обмолвилась, что измотана ужасно, от электрички тащиться до дома полчаса, да и электричек она не выносит.

Но это было опасно, Зина могла заподозрить слежку. Она была очень смышленая. Очень. Читала его мысли. Когда спросил небрежно: «Наверное, электрички переполнены и тебя, бедненькую, затолкали?» — ответила небрежно:

— Иногда дядя заезжает за мной после работы. Да, кстати, смотри, какую чудесную вещицу он мне подарил.

На шее, на тоненькой золотой цепочке, висела маленькая бабочка, усыпанная белыми блестящими камешками.

— Это бриллианты. Осыпь, конечно, но очень изящно, правда?

Много лет спустя они пошли на прием по случаю какой-то даты, то ли Галилея, то ли Улугбека.

Зина нацепила бабочку. Они были в ссоре, и он понял, что бабочка еще один удар. Хотел сказать: «С этой блямбой ты не пойдешь», но представил, что ждет его по возвращении с приема, и промолчал.

Она была жестоко наказана. Жена Гаврилова, знаменитого не только своими довоенными трудами, но и тем, что в лагере, в тюрьме развил, держа все формулы в голове, новую ветвь радиационной биологии, сказала громко, глядя Зине в глаза с ненавистью:

— Эту бабочку украли у меня при обыске. Просто украли вместе с другими фамильными драгоценностями. Я вас поздравляю — это редкая вещь елизаветинского времени.

Зина отступила, но сзади стояли плотно, молча. И тогда она сделала величайшую глупость: расстегнула цепочку, протянула цацку Гавриловой:

— Возьмите, мне не жаль.

— Ну зачем же, — брезгливо отшатнулась старуха, — вы ведь ее заработали.