Запятнанная кровью ложь

Я быстрее засовываю свои пальцы в нее и вынимаю, большим пальцем потирая ее клитор, и она начинает сжиматься вокруг меня. Ее стоны эхом отдаются в моих ушах, дразня меня, возбуждая до болезненной степени. Я просто хочу овладеть ею снова, трахнуть до беспамятства.

Я чувствую, как ее киска пульсирует под моими пальцами, трепеща и чертовски сжимая их. Она держит меня в тисках, пока скачет на них, пытаясь украсть у меня свое удовольствие. Камилла берет и берет, ее ногти впиваются мне в спину, зубы — в плечо, и она кричит в меня.

Она полностью расслабляется, и это чертовски красиво.

И потом я вытаскиваю из нее пальцы, я возвращаю ее купальник на место, как будто этого никогда и не было. Я хотел бы притвориться, что этого не было. Я хотел бы забыть, что привел ее в свое любимое место, трахнул пальцами, и мое сердце снова наполнено.

Но я не могу, потому что она мне не позволяет.

Мы вместе выходим из воды, она обнимает себя за талию от холодного ветра, а я практически бегом натягиваю джинсы. Мы некоторое время лежим на солнце, пока не высыхаем, песок прилипает к нашим телам, и я вытаскиваю свой телефон из песка, куда он выпал из моего заднего кармана.

Я достаю фотоаппарат и фотографирую ее прямо в тот момент, когда она поворачивает ко мне голову. Она улыбается, в уголках ее глаз слегка появляются морщинки из-за того, что на них светит солнце, отчего они кажутся бледно-зелеными.

— Зачем ты меня фотографируешь?

— Потому что это то, чем я занимаюсь, — отвечаю я с усмешкой. — Я фотографирую, помнишь?

— О.

Осознание обрушивается на нее, и я могу сказать, что она вспоминает все секреты, которые я ей передал, которые она жадно хранила. Она больше не знает, как к этому относиться, и это причиняет боль.

— Нам пора идти … — Я слышу.

— Чем ты сейчас любишь заниматься, кроме танцев, Камилла? — Она поднимает голову с песка и смотрит на меня, черты ее лица выглядят почти… возмущенными. — Я просто хочу знать, что я упустил.

— Почему? — Камилла подозрительно прищуривается.

— Потому что я скучал по тебе. — Я беспечно пожимаю плечами, хотя я совсем не такой. В этом утверждении нет лжи, и это беспокоит меня. — Или, может быть, я собираюсь узнать тебя ещё больше.

— Определенно последняя часть. — Она закатывает глаза и расслабленно опускается обратно на песок. — Балет был всей моей жизнью. Я думаю, поэзия — это круто.

— Я знаю это, помнишь? — Я улыбаюсь, вспоминая себя. — Сильвия Плат все еще твоя любимая?

— Откуда ты помнишь?

Теперь моя очередь встать и посмотреть на нее.

— Я все помню, — отвечаю я. — Но это что, знак чего-то? — Я смотрю в ее завораживающие глаза-хамелеоны. — Разве она не трагична?

— Все поэты такие. — Она улыбается.

— И теперь ты поэт? — спросил я.

— Нет.

Я могу сказать, что это ложь. Она похожа на человека, который мог бы писать стихи. На самом деле, теперь я хочу знать, что в ее ноутбуке или в записной книжке.

— Ты знаешь ее стихи наизусть? Можешь мне что-нибудь продекламировать?

Камилла ненадолго закрывает глаза, прищуриваясь до тех пор, пока в уголках ее век не появляются морщинки. Она глубоко вздыхает и смотрит прямо на меня.

— Вот белая стена, над которой создает само себя небо -

Бесконечное, зеленое, совершенно неприкосновенное.

Ангелы плавают в нем и звезды, так же равнодушно.

Они — мой медиум.

Солнце тает на этой стене, кровоточа лучами.

Теперь стена серая, зубчатая и вся в крови.

Неужели из разума не вырваться?

Шаги у меня за спиной по спирали спускаются к колодцу.

В этом мире нет ни деревьев, ни птиц,

Есть только горечь.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, затем закрываю его.

— Разве это….

— Не сумасшедствие? — Она ухмыляется: — Да.

— Трагично.

— Прекрасно, — подтверждает Камилла.

— Жутко.

— Интересно, — возражает она.

— Ты такая, — говорю я ей. — И это только что доказало это. Откуда ты знаешь стихи наизусть? Есть ли что-то, чего ты не умеешь делать, Милла? Потому что, насколько я помню… Ты всегда все умела.

— Я многое могу, — говорит она мне, — я есть многое. — Камилла заканчивает шепотом.

Мои брови хмурятся.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу домой.

— Что случилось? — Она отстраняется. — Я что-то сказал?

— Нет. — Она качает головой. — Я просто хочу домой.

Вот так наш момент испорчен, хотя я не принимаю это на свой счет. В конце концов, я просто хочу, чтобы она любила меня настолько, чтобы я мог использовать это против Леонардо. Я хочу ранить его гордость, пролить его кровь и вырвать его сердце прямо из груди.

Очень жаль, что мне приходится использовать ее для всего этого.