Запиханка из всего

Девочка захлопала глазами. Опомнилась, вернула торт на тарелку и пронзила его чайной ложечкой:

– Фу! Взрослые! Куда катится мир!

Взрослые переглянулись.

– И правда, – сестра комиссара вздохнула, – с этими вашими нанотехнологиями чем дальше, тем страшнее. Поцеловала парня – заразилась вирусом-шифровальщиком.

“Когда у нас ночь – в Америке день”…

Комиссар угрюмо кивнул:

– И надпись прямо в глазах: до полуночи выслать биткоины. Иначе отключаются почки.

Сестра поморщилась:

– Не издевайся надо мной. Ты мне не муж!

“Когда у нас ночь – в Америке день”…

Затребовать выборку – когда именно красновишневые устраивали свои вылазки. Если вдруг обнаружится какая-то связь с часовыми поясами… Скорее всего, нет, красная сыпь покрывает глобус равномерно…

Комиссар хмыкнул, но тут же и застыл, не донеся ложечку до рта. Бабушка Кристи, “Восточный экспресс”. В той или иной степени замешаны все. Но… Целая планета?

До сих пор не случалось. Так ведь прогресс же!

Тут комиссар спохватился, что вокруг не привычный отдел, а вполне себе семейный завтрак, и сестра даже какую-то шутку, вроде бы, начинала… Де Бриак фыркнул:

– Конечно, не муж. Я намного хуже. Мужа всегда можно уболтать, упросить, отравить. На худой конец, за… Гхм… Зацеловать. Ну, как в твоем взрослом кино. А со мной у тебя этот номер не прокатит.

* * *

– …Со мной этот номер не прокатит.

Винни держал телефон левой. К столу в комнате свиданий табельный “кирпич” крепился цепочкой именно под левую руку.

– … Чего вы мне-то на совесть жмете? Вы позвоните родителям тех, кого ваш сын успел на спайсы подсадить! Как они себя чувствуют?

Из трубки заорал мужской голос:

– Б***ь, мы ваш клуб на*уй закроем! Ты человека убил, и тебя даже не судят!

– И зная все это, вы не можете сделать правильные выводы. Вы продолжаете мне угрожать, – Винни говорил, как про чужого. – Задумайтесь, кто кого в итоге закроет.

В трубке хрипнуло, звякнуло, и отец Лиса отключился.

– Не дофига ли круто завернул?

Винни поглядел через стол на Змея:

– Тебе в жопу кол вставить, и ты будешь ох*еть какой несгибаемый.

Загремела решетка и вошел уже знакомый обоим парням Петр Васильевич Сахалинцев:

– Еще погавкай, литератор, и мы это предложение на практике опробуем. Прощайся, Змей. Я твоего буревестника революции изымаю.

– Куда?

– На титановые рудники.

– В смысле?

– В смысле, Титан с Энцеладом надо же осваивать кому-то. На фронтире как раз нужны такие… Кто действовать не боится. Кто перестарается – вакуум не подкупишь, космос не умолишь, гравитацию не зарежешь. А гамма-излучению твоя несгибаемая гордость – как два протона разогнать.

Змей, ожидавший услышать совсем иной приговор, от облегчения ляпнул:

– Ничего, Винни, не тушуйся. Напишешь там книжку: “Один день Шайтана Иблисовича”, Нобелевку получишь по квоте для Внеземелья. Нобелевку сейчас кому только не дают… Истечет срок давности – через двадцать лет приедешь к нам на встречу выпускников.

– Да еще вопрос, что тут будет через двадцать лет, – проворчал Петр Васильевич.

Винни положил телефон и тоже облегченно расправил плечи:

– Ну да, конечно. Будете рассекать ледяную радиоактивную пустыню на санях, запряженных белками-мутантами…

Куратор сморщился:

– Черт, я же с писателем говорю. Только с маленьким. С учебно-тренировочным.

– Ага, – Винни понесло на радостях:

– В нашем нынешнем дерьме,
громоздящемся бугристо,
тот писатель, кто в тюрьме.
Остальные – беллетристы!

Змей и Петр Васильевич переглянулись.

– Евгений Лукин, – извинительно улыбнулся Винни, – люблю я этого автора.

* * *

– Автор тут не прав… – Петр Васильевич отложил планшет и хлебнул из граненого стакана темную жидкость – Легат знал, что там холодный чай с коньяком, по тому самому рецепту, пущеному в народ Веллером. Отпил глоток чаю – долил “Белым аистом” или там “Двином”, или какие там еще имеются алкогольные легенды.

Сам Легат пил мутно-бежевый кофе – обычный растворимый из пакетика. Случалось ему в собрании начальников этим бравировать: я-де из простой семьи, харчами перебирать не обучен – а правда заключалась в том, что Легату нравился именно такой, резкий, почти химический, вкус пакетика “Петровской слободы”. Пять-семь лет назад Легат служил еще мальчиком на побегушках, и клуб “Факел” еще не гремел на всю страну – то первой гонкой колесных парусников, то вот, как вчера, убийством с особой жестокостью. Так мало этого: еще и с идейной подкладкой.

Но тогда Легат хоть иногда мог оставаться просто самим собой: есть, пить и надевать не то, что требует этикет – а что нравится.

Головомойку от начальства он уже получил. Петр Васильевич это знал и пригласил поправить душевное здоровье. Не то, чтобы Легат сильно хотел втереться в милость, но и посылать нахрен собственного куратора… Нет, один-то раз можно и розетку лизнуть!