Запись-ком на краю поля (запись полковника Франца Курта)

– Мы здесь состаримся, не познав любимых и отцовства.

– Пашем на какую-то Пруссию! Родина наша – «Звезда»!

– Науськиватель известен, а кто «Соглядатай Испытания»**************!? Выходи, покажись! – встрял Селезень.

– А ты не знаешь, что Науськиватель даже не знает, – съязвил кто-то из земляков.

– Да поштигает гогда Камша швой медха-ат?!

– Товарищ полковник, вас не было, лейтенант заявился, – блеванули.

– Деды – цветочками чифирными, салаги – черепахой духмяной, – уточнил Кобзон.

– Киселя хотим!

– Прикажи Хлебу выдать, трубы горят, – ссутулился на скамье и втянул голову в плечи Селезень.

Галдёж в столовой случался не раз, но то по пьяной лавочке в какой либо из дней по случаю дня рождения кого из колхозников, да в праздничный день «День колхозника», в которые добавку в столовке выдавали, и она быстро кончалась. Чтобы вот так в обычный будний день, с похмелья за завтраком, да ещё с требованием подать киселя вместо компота – до такого пока не доходило. С забиравшей меня яростью перекричал всех:

– Какие деды, какие салаги, какой товарищ полковник?! Это что?! Бунт?!

– Да… кагой гунт… недо-ол-льство… г-м… проявляем, – пробасил с полным ртом и шумно сглотнул Силыч, земляк-мужик ровнёхонько вдвое выше ростом, больше по весу и габаритами толстяка Тонны. Он, прапорщик, ротный каптенармус, теперь заведующий хозяйством и моя правая в колхозе рука, сидел в торце стола, подпирая спиной входную в трапезную из тамбура дверь. Табурет, единственный здесь предмет из «правильной» мебели, под зад великану, когда тот последним входил в зал, выдвигал из-под агрегата кто-нибудь из четверых разнорабочих, японцев-близнецов, усаживавшихся на скамьи тут же по сторонам. Тот, чья была очередь проделать это, ел спокойно, без опаски, не зажав котелок меж колен, как его трое братьев.

– Помолчал бы, завхоз, – урезонил я Силыча. – Или будешь накалять обстановку? Не ты ли Науськиватель?

– А это как выгорит, Председатель. Науськиватель – да, я. Но вступил в должность эту со времени прибытия на остров Камсы, он назначение доставил. А назначенец штабной – ваш зам по тылу, на губе сидит. Вчера Зяма напоил, я и проговорился кому-то. К побудке все уже знали. Хлеб, кажись, один до сих пор не знает, высыпался у себя на кухне после как земляка-приятеля драниками попотчивал, с кисельком. Разрулить как-то надо, ситуэйшен, товарищ полков-вв, виноват, председатель правления. Председатель, слушай, мужикам и хлопцам на работы в поля идти, какие теперь из них полеводы – в обиде и без опохмелки. Киселя бы, прикажи Хлебу.

Мужиков и хлопцев можно понять – действительно, обидно должно быть им. Они согласно последнему по взводу приказу четыре года как не старослужащие и не новобранцы, не солдаты подразделения спецназа, а полеводы товарищества коллективных хозяйственников. Их лишили фамилий и имён! Зваться, дабы не трепать чести марпеха ОВМР, теперь вменялось своими школьными или курсантскими прозвищами и кличками, не возбранялось даже оперативными позывными спецназовца. Их лишили формы, воинских званий – доблести марского пехотинца, способности оставаться кумирами в глазах детворы, любимцами женщин, героями у девушек на «Звезде». На бирке в изножье гамака было прежде написано, например: «Ираклий Кобзон, старший сержант, заместитель старшины роты», переправили на «Кабзон, зам. председателя колхоза, старший бригадир, бригадир первой полеводческой бригады по совместительству». Обращаться к нему теперь были обязаны не «товарищ старший сержант», а «мужик». «Мужик» – если старослужащий из земляков, и «хлопец» – если новобранец из марсианских небёнов. Предписывалось: отделения взвода переименовать в бригады; разведотделение и отделение оруженосцев – в звенья; повара – в кашевара; каптенармуса – в завхоза; офицера медслужбы – в фельдшера; комроты – в председателя колхозного правления. Казарма переиначивалась в спальный барак, медчасть – в больницу, каптёрка – в продсклад, столовая – в столовку, гальюн – в нужник. Наконец, КП(командный пункт; совмещён с закутком спального барака, бывшим офицерским притвором казармы) указывалось так и оставить «КП», но считать теперь «колхозным правлением». Наблюдательная вышка с часовым и дневальный у тумбочки в спальном бараке тоже не поменялись. Смирились с судьбой, пять лет пахали, сеяли, пололи, ан нет, – по-прежнему являемся воинским подразделением спецназа ОВМР, главное на поверку, вовсе не опальным в бегах, потому как держим экзамен на выживание. Узнаём о том от самого Науськивателя Испытания. А тот, и Соглядатай также, назначались лично начальником Генштаба ВС Марса, в строжайшей тайне. Уже только одно их раскрытие могло обернуться провалом Испытания. С другой стороны, только их раскрытие и могло спасти положение. Наускиватель известен, оставалось вычислить Соглядатая, а там договориться и заснять для отчёта штабным «кино». Я – продюсер и режиссёр с некоторым опытом.

– Шаного шуда, я эму ма-ыгу в г-отку за-ыхну!

– Что он сказал? – спросил я.