Записки

Армия, для лучшего продовольствия, разделена была на небольшие лагери; нашему полку назначено было стоять вместе с Екатеринославским и Московским гренадерским при Рябой Могиле. Там получили повеление, что все сии три полка составляют один 10-батальный полк под названием Екатеринославского; четыре кирасирские полка составляют один полк под названием Лейб-кирасирского; из трех тысяч казаков донского войска составлен один полк под названием Великой Гетманской Булавы. По тогдашнему положению в каждом батальоне было по два орудия артиллерии, в мушкатерских полках — трехфунтовые пушки, в гренадерских — осьмифунтовые единороги. В бывшем же Екатеринославском полку были двенадцатифунтовые единороги. Итак, полк сей, будучи в комплекте, состоял из 11 тыс. человек и 20 орудий артиллерии; присоединя к оному кирасирский 24-х эскадронный полк и полк Великой Булавы, вместе составляли значительный корпус. На сей счет разные делали догадки; прямой цели никто не постигал, ибо невозможно было, чтоб один только каприз князя Потемкина был тому причиною. Одни полагали, что [он] хотел быть господарем Молдавии и Валахии; другие — что он хотел объявить себя независимым гетманом; иные думали, что он хотел быть королем польским; а более всего полагать должно было, что по окончании войны он потребует от Польши пройти чрез оную только трем полкам, которые бы составляли авангард армии; дабы разрушить сделанную в Польше конституцию, наказать ее за сделанное неудовольствие русскому послу, господину Штакельбергу, и [за то], что принудили из Польши вывести наши магазины и охраняющие оные войска. Поводом к оному мнению служит, что светлейший князь послал подполковника Бакунина в Вену, к удалившимся туда польским вельможам, недовольным тою конституциею; по приглашению его прибыли в Яссы знатнейшие паны, как-то: гетман Браницкий (с его супругою, племянницею кн[язя] Потемкина), Ржевусский и многие другие; там сделано было положение Тарговицкой конфедерации под покровительством России.

Болезнь светлейшего князя стала усиливаться, но он не хотел принимать никаких лекарств, вопреки медиков Тимона и Массота; и, будучи в жару, мочил себе голову холодною водою[139].

Генерал М. Ф. Каменский, видя, что его на службу не требуют, приехав в Петербург, просил императрицу о позволении ехать в армию для свидания с своим сыном, служившим тогда подполковником в Московском полку, которого [сам] он был шефом. Государыня ему сказала: «Это от вас зависит». Каменский, приехав в Яссы, чрез несколько дней просил светлейшего князя позволить ехать увидеть свой полк; князь его удержал один день, но в самое то время, не сказав ему ни слова, послал курьера с приказанием о сформировании большого Екатеринославского полка, как было сказано. Каменский приезжает в лагерь под Рябую Могилу, но полк его Московский не существует. Все сие служит доказательством, что служба его императрице была неугодна и каковое неуважение имел к нему светлейший князь.

В исходе августа армия вступила в зимовые квартиры. Четырехбатальонного старого Екатеринославского полка штаб-квартира расположена была в Яссах, а вновь присоединенных 6 батальонов — в Ботушанах. От нового моего полковника Булгакова при оных батальонах определен я [был] премьер-майором и для продовольствия всего полка артиллерийских и подъемных лошадей, которых было более тысячи; хотя и были при оных батальонах два подполковника, Мягкой и С. М. Каменский, но они в командование полка и мои распоряжения не вмешивались.

В сентябре прибыли полномочные турецкие министры трактовать о мире; но открытие конгресса отложено было до октября. Нашими министрами назначены были: г[енерал]-п[оручик] Самойлов, г[енерал]-м[айор] Де-Рибас и бриг[адир] Лашкарев.

Между тем болезнь светлейшего князя более и более усиливалась; он, чувствуя изнурение своих сил, послал курьера с повелением командующему войсками в Крыму, генералу Каховскому, чтобы он прибыл принять в заведование его армию, во время отлучки своей, намереваясь отъехать в Николаев. Пятого октября в сопровождении племянницы его, графини Браницкой, отправился он в путь. Проехав от Ясс 30 верст, князь почувствовал приближение смерти, велел остановиться и вынесть себя из кареты; лег на разостланный на дороге плащ и в объятиях своей любимой племянницы, гр. Браницкой, испустил дух. Тело его перевезли в Яссы[140].

Кабинет-секретарь императрицы, генерал-майор Василий Степанович Попов, управляющий всеми делами при светлейшем князе, приехав в Яссы, явился у Каменского, объявил ему о смерти главнокомандующего, как старшему, или, лучше сказать, одному и бывшему тогда генерал-аншефу, и требовал от него приказаний. Каменский, удивясь скорой кончине светлейшего князя, потребовал тотчас от Попова отчета в делах и экстраординарных суммах. Тот отвечал, что он кабинет-секретарь ее величества, что он был не при армии, а единственно при особе светлейшего князя, почему отчета никакого и дать не может.