Записки

Нельзя умолчать случая, который послужить может примером не бояться смерти, и что она находит свою жертву не там, где ее ожидают. Один лифляндский 4-й егерский батальон командуем был подполковником Шпарманом, человеком пожилым, небогатым, женатым и обремененным большою семьей. Во время нашего похода он говорил, что как он пойдет после кампании в отставку, то и не желает рисковать своею жизнию, что ежели бы кто захотел принять его батальон снисходительно, то он рад бы его был сдать, а самому выпроситься в отпуск впредь до отставки. Граф Зубов был ко мне благосклонен и обещал мне доставить тот батальон, и у нас с Шпарманом почти сделано было условие. Но так как он с сим батальоном оставался при графе и не подвергался опасности, то он мне и отказал в сдаче. Я был на прагском штурме, остался здоров, а он занемог горячкою и через несколько дней умер.

22-го октября подошли [мы] к предместию Праге, укрепленному крепким ретраншаментом, занятым 30 тыс. человек польского войска; но [он] был так обширен, [что] чтобы хорошо оный защитить, по крайней мере, надобно было быть сильнее втрое. В ту же ночь заложено было несколько батарей и для прикрытия оных ложемент. 23-го числа канонировали ретраншамент, на что и нам отвечали, без большого вреда с обеих сторон.

Слабая сторона ретраншамента правого фланга была со стороны Вислы, для чего между сею рекою и болотом, поросшим мелким лесом, был отдельный, крепко укрепленный ретраншамент, верстах в двух от главного, под начальством полковника Яблоновского. К вечеру того дня г<енерал>-м<айор> Денисов, с 7-ю колонной, назначенною для штурма, получил повеление обойти то болото и остановиться далее пушечного выстрела, и чтоб он по общим сигналам для прочих 6-ти колонн штурмовал отдельное то укрепление.

Мы подошли в сумерки и остановились в колонне. Во время нашего марша с другой стороны Вислы по нас стреляли из пушек без малейшего вреда.

Со мною был странный случай, подавший [повод] к разным догадкам. Ночь была холодная и небольшой мороз; легли мы несколько соснуть и прикрылись соломою, которую нашли вблиз находящемся хуторе. Поляки, усмотря нас, во всю ночь стреляли светлыми ядрами, чтобы не быть врасплох атакованными. Лишь только я задремал, как вдруг почувствовал, что кто-то меня ударил по ляшке; я думал, что со мною хотел пошутить майор Арсеньев, и я ему сказал: «Полно, брат, шалить, я было заснул». Он говорит: «Лежи смирно, возле тебя упала бомба», А как несколько времени прошло, бомба не разразилась и от трубки солома не загорелась, то я к ляшке протянул руку и ощупал каркас. Надобно было думать, что уже он, вовсе потеряв силу, подкатился ко мне и остановился; но вероятнее, что глыба земли, в которую он ударился, отбрызгнула и ударила меня.

По сделанной диспозиции, по первой сигнальной ракете войска должны были сформироваться в колонны, по второй идти к назначенным пунктам и остановиться на пушечный выстрел, по третьей штурмовать. Первый сигнал, видимо, мы просмотрели; по второму встали, а по третьему тронулись, но уже услышали крик штурма и открывшийся огонь; почему в ретраншаменте противу нас поляки, будучи предупреждены, встретили нас из всех дефензий[181] сильным ружейным и картечным огнем, так что голова колонны остановилась на несколько минут. Но Денисов велел принять влево по болоту, и мы по пояс в воде вошли в ретраншамент, поражая бегущих к Праге, куда мы уже вошли в порядке. Там мы нашли всех в разброде и на грабеже. Вскоре поставлены были батареи по берегу Вислы и открыли канонаду по Варшаве; мост поляки успели разобрать.

Чтобы вообразить картину ужаса штурма по окончании оного, надобно было быть очевидным свидетелем. До самой Вислы на всяком шагу видны были всякого звания умерщвленные, а на берегу оной навалены были груды тел убитых и умирающих: воинов, жителей, жидов, монахов, женщин и ребят. При виде всего того сердце человека замирает, а взоры мерзятся таковым позорищем. Во время сражения человек не только [не] приходит в сожаление, но остервеняется, а после убийство делается отвратительно.

Ввечеру, оставя часть войска охранять Прагу, прочие возвратились в лагерь. Поляки потеряли на валах 13 тыс. человек, из которых третья часть была цвет юношества варшавского; более 2 тыс. утонуло в Висле; около 800 человек из гарнизона уцелело, перешедши на другую сторону; 14 680 взяты в плен, из числа которых восемь тысяч на другой день отпущены в домы; умерщвленных жителей было несчетно. Русские потеряли 580 человек убитыми и 960 раненых; пушек и мортир взято в ретраншаменте 104.