Записки

– Ну, вот и зачем они тебе?! Брось их, подумай о себе!

– Кого бросить-то?

– Да стариков!

– Что ж ты такое говоришь? Как я жить-то с этим буду после? Как?!

Чтобы не разрыдаться при всех, луна прикрыла лицо скомканным платочком облака и всплакнула:

– Вот бывает же такое? Кому рассказать…

– Так и смолчи. – Попросил некто со стороны. – Кому мы с тобой нужны…

Счастье

Лес источал многоголосие, он сочился им! Кричали дятлы, совы, зайцы, косули и забредший в чащу соседский кот. И если птиц ещё можно было как-то понять, то причина беспокойства косуль казалась выдуманной, а коту… Так и поделом тому, нечего без спросу выбегать со двора, где за высоким дощатым забором, в палисаднике стоял застланный толстой клетчатой клеёнкой стол, с водружённым на нём настоящим самоваром. Сосновые шишки сверкали очами из самого его сердца, а почти что новый сапог, приспособленный исключительно для того, чтобы поддавать жару, раздувая огонь, лежал тут же, на лавке и вкусно пах не дымом, да даже не сосновой смолой, но отчего-то свежим, неостывшим ещё малиновым вареньем.

Заслышав приветливый аромат, сбиваясь в стаи, к столу устремлялись божьи коровки. Они терпеливо ожидали, покуда кто-нибудь догадается плеснуть в блюдечко сладкого чаю, и, едва покидала его излишняя горячность, принимались пировать. Некоторые, откушав чинно, со вкусом утирали губы и, выказывая почтение гулом, отдалённо напоминающим шмелиный, облетали застолье, после чего улетали прочь. Иные же, не зная меры, так и засыпали, уронив голову в чай. Таких, подальше от греха, приходилось перекладывать на клеёнку, под льняную салфетку, дабы не вводить напрасно пернатых в соблазн.

Немногим позже, когда закат тушил лучину дня о край горизонта, становилось сыро, и сквозняк, идущий от вымоченной в росе травы, наводил на размышления о том, что лето на даче в лесу, как бы и не лето вовсе. За воротом теснилась тоска по созвучию души всему, что вокруг! Особливо – по движениям тела, в такт дуновению ветра, по звукам слов, между порывами морского ветра, по горячим телам покатых голышей, чьи загорелые плечи, со спущенной бретелькой белого кварца наискосок хочется не выпускать из рук никогда…

Ровно в эту минуту, вместе с попутным выдохом земли, из сапога доносился прелый запах позабытой в его носке портянки, на салфетку со спящими под нею сытыми божьими коровками ставили таз с водой, а из чащи леса вновь принимался кричать соседский кот.

И вот кажется,– счастье, только что было здесь, так куда ушло оно?..

Капли

Вишня под окном, вся в каплях дождя, словно усыпанная прозрачными ягодами, вселяла беспричинную, неосознанную радость, от которой казалось невозможным избавиться по причине несуществования повода её возникновения. Ну – подумаешь: вымочило деревце водой сверху донизу, ну – хватает сил брызгам, дабы удержаться на тонких ветках, не уронить себя в слякотную землю. И что ж с того? А вот, поди ты! – драгоценным чудится убранство, даже задник тумана не сдюжил, не попортил вида, но напротив, сделал образ таинственным боле, чем есть.

Солнце, оно бы что? Отразилось бы в каждой капле, полюбовавшись собой, будто в зеркальце, да и прочь. А с дымкой влаги вышло всё куда как благостнее, нежнее. Трепет многих драгоценных серёг при сдержанном дыхании ветра не утомят собой. Докучает лишь то, чрезмерно яркое, чья навязчивая простота сродни бахвальству и не имеет в себе ни глубины, ни загадки. Но случившийся почти дождь, что удержался на ветвях, дабы прежде своего падения осмотреться по сторонам, понять – куда попал и почто он здесь… Не явление разве та явь, мимо коей шагаем, почитая её обыкновенной, либо вовсе лишённой интереса, да имеем ли своей воли на то?!

Зреют мелкие ягоды дождя на вишне, а уж как будут на то годны – падут в землю, сделавши её сырой более, чем была. И добудятся семечка травы, омоют его бледное лицо, побуждая расти, дабы сделаться родному краю ещё краше, чем был.

Сказ-ка…

Неким светлым часом, промежду рассветом и полуднем, когда крыши исходят паром, а по небритым щекам пригорков текут тихими слезами ручьи, дятлы с вОронами не поделили весну. С чего, да как всё началось – нам не уразуметь, только отгоняли вОроны дятлов прочь от гнезда, с криками, звонче громких:

– А и глядите, люди добрые, что же это делается, что творится! Белым днём на голубом глазу, один над головой трещит, другой под полом стучит, дрожит колыбель с детками малыми, неразумными, в чистых пелёнках скорлупы. А и откуда нам ждать помощи? Кто вступится, заслонит от недруга?..

Про ту беду прознали-расслышали из дальних мест вОроны, оставили своих жён да детушек по домам сидеть, прилетели на подмогу. Много было вОронов, супротив двух-то дятлов, – видимо-невидимо. С неба-слёту прогнали они тех ворогов-супостатов подальше от гнезда, и принялись после восхвалять храбрость свою с отвагою.