Записки арбатской старухи

Однажды был сильный мороз, уже вечерело, и мы возвращались с почтой домой. Леня глянул на меня и увидел, что у меня побелела щека от мороза, остановил лошадь, схватил горсть снега и так растер мне щеку, что, когда я вернулась домой, щека распухла и стала багровой. Мама увидела и спросила: «У тебя зуб болит?». Я растерялась, ведь мне было тогда 13–14 лет. Но тут явился невольный виновник всего этого и все по порядку рассказал маме. Бабушка намазала мне щеку жиром и добродушно заключила: «До Старицы заживет». Позднее, вспоминая этот инцидент, Леня говорил, что он очень волновался, потому что моя мама ему доверяла, и он должен был оправдать ее доверие.

Портрет Лени, как он запомнился мне: имел приятную внешность, был выше среднего роста, широкоплеч, физически сильный (как и все сыновья Архипа Ивановича). Волосы темные, глаза серо-зеленые с черными, резко очерченными бровями, нос с небольшой горбинкой, голос с хрипотцой. Наибольшее сходство с ним имел его младший брат Николай. В обществе Леня говорил мало, но умел слушать собеседника. Скромный, сдержанный, хорошо воспитанный. Держал себя просто и со всеми — одинаково. Очень любил свою бабушку и заботился о ней, а мать свою боготворил, за ее мягкий характер, отзывчивость и терпение. Со мной он держал себя просто, но без панибратства. Был внимателен, но без лести. Никогда не говорил мне комплиментов и ласковых слов. Иногда писал в Старицу. Мы обращались друг к другу на Вы.

Наша дружба с каждым годом крепла, она духовно обогащала меня и заставляла быть требовательной к себе. Но с 1918 г. регулярность наших встреч нарушилась, поскольку его приезды в Заречье не всегда совпадали с моими каникулами. Ликвидация частной собственности после революции разрушила материальное благополучие их семьи и потребовала много усилий для коренной перестройки духовных и материальных сил. Старый мир был разрушен, а новый еще не построен — вот главная черта биографии той эпохи, в которую выросло и возмужало наше поколение. О своих юных переживаниях я уже написала. У Лени все было еще сложнее и тяжелее. Несмотря на все эти трудности, мы друг друга не забывали, и протянувшиеся между нами нити дружбы не обрывались.

В эти трудные годы мы уже понимали, что любим друг друга. Но мы не говорили об этом и не признавались даже себе. И вот мы встретились в Москве, но снова должны расстаться, поскольку он уезжает. Ему предстояло еще одно испытание, но мы полны веры и надежд на лучшее будущее. Мы бродили по Москве и не подозревали, что это была наша последняя встреча.

В марте я получила ласковое письмо от отца с известием о смерти Лени. Его родители получили похоронную. Сраженная этим известием, я не могла совладать с собой в течение нескольких дней. Жизнь потускнела, и мною овладело равнодушие. Потом, сразу как-то повзрослев, я собралась и вернулась к занятиям в университете.

Сдав зачеты в конце весны, я заболела фурункулезом (распространенная тогда болезнь на почве голодания и истощения) и оказалась в клинике. Меня опекали мои земляки — старичане, которые учились на медфаке. После обследования врачи сказали, что мне требуется только одно лекарство — питание. И тогда опять мои земляки через отдел обслуживания учащихся Главпрофобра устроили меня на временную работу — контролером в детскую столовую АРА (американская помощь голодающим детям), которая находилась в дачном поселке Томилино по Казанской железной дороге. В столовой я ежедневно получала батон белого хлеба и два раза в день — маисовую кашу на сгущенном молоке. Через месяц я оправилась от болезни и уехала в деревню к родным.

В Заречье все напоминало мне друга. По вечерам я бродила в одиночестве по знакомым тропинкам и носила траур в душе. Однажды Аксинья Васильевна (мать Лени) вызвала меня к себе, сказав, что приехал товарищ Лени, который хотел бы встретиться со мной. Им оказался Аркадий Тимофеевич Соболев, с которым Леня познакомил меня еще в Москве. Они вместе учились, одновременно были мобилизованы в армию и направлены на курсы в Москву, откуда вместе уезжали и на фронт. Теперь Соболев ехал в отпуск к матери (он — сын тульского помещика) и по дороге решил навестить отчий дом своего умершего друга. Аркадий рассказал, что Леня умер от сыпного тифа, и в последние дни перед смертью Соболев навещал его почти ежедневно. Леня просил его, что, если он не останется в живых, навестить в Заречье его мать и встретиться со мной. На второй день Аркадий Тимофеевич пришел к нам и, когда мы остались вдвоем, передал мне письмо от Лени, написанное еще до болезни. Мы долго разговаривали о нашем друге, и я узнала много подробностей о его жизни за последний год. В этот же день Аркадий уехал, взяв мой московский адрес. Мы переписывались с ним несколько лет. Дважды он приезжал в Москву, и мы виделись с ним. Был он очень симпатичный и милый человек, но заменить Леню мне не мог. В последний раз я виделась с ним в 1926 году.