Записки археографа

Поворот. Невозможно понять то, что произошло в отношениях государственной власти и исторической науки в первой половине 30-х гг., опираясь только на историографические источники. Необходимо учитывать более широкий контекст социально-политического развития СССР. «…Сплачивая под знаменем ленинизма миллионы рабочих и колхозников, сокрушая сопротивление классовых врагов, ВКП (б) поведет массы в развернутое социалистическое наступление и обеспечит полную победу социализма в СССР»[1089], – провозглашалось в резолюции XVI съезда ВКП (б) по отчёту ЦК. Однако надежды на скорое осуществление этих планов довольно скоро напоролись на серьёзные экономические и социально-политические проблемы. Крестьянство в массе своей было настроено против коллективизации, вспыхивали восстания и бунты. Если в 1926 и 1927 гг. ОГПУ зафиксировало всего 63 массовых выступления за два года, то в 1928 году, когда началась коллективизация, их было 709, в 1929 г. – уже 1 307, а в разгар коллективизации – в 1930 г., за один март месяц было 6 528[1090]. Действия советско-партийного руководства по коллективизации, насильственный слом крестьянского уклада, затронувший жизнь миллионов людей, порождал слухи, что власть в Москве – иностранная, или действующая в интересах иностранных государств. «Газета «Известия», ответь на вопрос, спрашивал не назвавшийся читатель, – правда ли, что есть распоряжение, чтоб колхозников всех на производство, а на их место поселить иностранцев? Поэтому будто бы власть забирает весь хлеб и не оставляет на пропитание и на посев, чтобы колхозники сами побросали колхозы и ушли на производство. Дальше, всех трудоспособных лишают пайка, чтобы скорее подохли, а не мешали строить социализм». Арестованные крестьяне заявляли следователям: «До Советской власти крестьянское население жило свободно и сыто, в данный момент хлеб отбирают, правительство народ ведет к гибели, спастись от голода можно только запасом хлеба или ведением единоличного хозяйства»; «Колхоз – это есть насильственная организация, созданная для подавления крестьян голодом. Весь сдаваемый хлеб идет за границу, чтобы буржуазия не нападала на Советскую власть, и колхоз будет работать на буржуазию до тех пор, пока не свергнут Советскую власть наши братья, оставшиеся за границей»[1091].

В этих условиях аргументы в пользу счастливого социалистического будущего не могли быть действенными среди голодавших граждан страны. Было не достаточно сломить крестьянство силой принуждения. Власти не достаточно было быть только коммунистической. Власти требовалось обоснование своей исторической законности, доказательства своего исторического права на место в истории России. Историческое прошлое становилось для дальновидных идеологов страны Советов источником аргументов для построения «счастливого будущего».

Для этого требовалось:

• доказать, что советская власть делает то же, что делала и старая власть, только делает это лучше и эффективнее;

• обосновать, что советская власть – законный наследник тысячелетней истории России;

• заручиться патриотическими настроениями народа, способного защищать свою страну и её власть.

Этот поворот в идеологии советской государственности очень важен. Ещё в конце 20-х гг. партийные идеологи всеми способами отмежёвывались от признания какой-либо преемственности с прошлым, дореволюционным государством. Теперь, в начале 30-х гг., сам Сталин взялся за доказательство исторической связи между советским и дооктябрьским периодами истории страны.

«Первый звонок» прозвучал во вполне подходящей для этого аудитории. 2-й МХАТ в начале 1930 г. поставил пьесу А. Толстого «Пётр I». После премьеры сменявшие друг друга ораторы из числа сторонников Μ. Н. Покровского на все лады критиковали пьесу, обвиняя автора в монархизме и в прямой контрреволюционности. Вдруг в обсуждение вмешался главный режиссер театра Берсенев, сообщивший потрясённой аудитории, что «час тому назад товарищ Сталин, в беседе со мной, высказал такое свое суждение о спектакле: “Прекрасная пьеса. Жаль только, что Петр выведен недостаточно героически”»[1092].

Чтобы оценить неожиданность такой публичной оценки – не столько пьесы, сколько Петра I, – следует напомнить, что ещё продолжался процесс над историками – С. Ф. Платоновым, Η. М. Дружининым, Е. В. Тарле и многими другими, обвинёнными, в частности, в монархизме; что официально ЦК ВКП (б) продолжал поддерживать Покровского и его сторонников. Самое место, где прозвучала сталинская оценка – зал одного из популярнейших московских театров – гарантировал распространение мнения Сталина в среде интеллигенции