Записки беспогонника

Коробковский РОП находился на низком песчаном месте рядом с невзрачным сосновым леском. Песок при копке обваливался, поэтому борта траншей приходилось оплетать сосновыми ветвями, заложенными жгутами за вертикально забитые через 40 сантиметров колья.

Вскоре весь лесок был сведен подчистую. Приходилось притаскивать колья на себе за целый километр. Мандат на колхозных коней давно кончился, о ротных четырех лошадях нечего было и думать. И все же мы время от времени доставали подводы. Самородов приносил председателю коробковского колхоза на дом 3 кг селедки, и весь следующий день колхозная лошадка возила нам колья.

Отделение Монакова выполняло норму до 300 %, и вот каким образом: я договорился с ребятами так: вот вам участок, где грунт суглинок и оплетать траншеи не нужно. Норма 5 погонных метров, а вы копайте по 15 метров и за это получайте дополнительно 500 граммов хлеба на день, а также соответствующее количество крупы и постного масла.

Молодцы стали давать ежедневно такие показатели, что 1-й взвод выскочил на первое место в роте, а за ним и наша 2-я рота оказалась на первом месте в ВСО. А вскоре и в самом УВПС-25 наше 74-е ВСО также заняло первое место. Особенно отличались два двоюродных брата Ремневых, оба глухие. К обеду они успевали выкопать три нормы и шли домой варить дополнительную кашу.

Я чувствовал себя именинником. Приезжающее начальство мне жало ручку и ласково на меня поглядывало.

Каким образом при тогдашнем строгом нормировании продуктов Пылаев так легко мог мне давать селедку, хлеб, крупу и масло?

Прошло уже много лет, и теперь можно признаться.

Я уже упоминал, что у нас 22 человека работали по дальним деревням на децзаготовках, питаясь исключительно крестьянскими харчами. А паек-то им ведь полагался…

Каждую декаду пылаевская ППЖ Лидочка, Митя Зимодра и я грешный левой и правой рукой ставили на раздаточной ведомости 22 подписи. Сахар, сливочное масло и часть селедки шли Лидочке, кое-что забирал Зимодра, хлеб, постное масло, крупу и часть селедки забирал я.

Завистник старшина несколько раз доносил Пылаеву, что я продукты меняю на самогон. Но это была ложь. Пылаев как-то мне сказал о доносе старшины, я ему ответил, перефразируя Остапа Бендера:

— Иван Васильевич, у меня есть 12 способов доставания самогона, если не сумею, изобрету 13-й и все равно достану, а все продукты я честно отдавал своим стахановцам.

Впоследствии Пылаев до конца войны иногда острил надо мной, вспоминая эти 12 способов.

Во второй половине февраля приехал к нам в Коробки майор Харламов. Весь день он ходил со мной и с моим Харламовым по работам, смотрел, расспрашивал, знакомился с командирами отделений 1-го взвода. Вечером его Пылаев напоил, он остался у нас ночевать, а рано утром уехал в Рудню, где находились прочие три взвода нашей роты. К вечеру он вернулся в Коробки и объявил, что созывает «техническое совещание».

Явились все четыре командира взводов: Евгений Тимошков, Миша Толстов, Виктор Эйранов и я, для справок вызвали нормировщика Кулика, председательствовал капитан Пылаев.

Перед совещанием Виктор мне рассказал, что майор Харламов явился к ним в Рудню в 10 утра и застал их всех троих еще в постели. Они встали, вместе позавтракали, как следует выпили, а потом часа два походили по траншеям. По словам Виктора, майор Харламов, кажется, остался всем и всеми доволен.

Евгений Тимошков, кусая свои тонкие губы, потихоньку спросил меня — много ли у меня туфты? На что я удивленно ответил, что туфты нет нисколько. Он не поверил, но отошел от меня.

И правда, если осенью, когда колхозники грызли жирную глину, я вынужден был вписывать несуществующие метры, то теперь, вспоминая политику Эйранова-отца, я все время оставлял резервы погонных метров на случай плохой погоды или еще почему-либо. Так, например, в день той незабываемой санобработки 1-й взвод не выкопал ни одного метра, но показателя я не снизил, а покрыл простой за счет резервов.

Я стремился держать эти показатели в пределах 140–150 %. А в других взводах они колебались вокруг 100 % и то с туфтой.

Первым на совещании пришлось докладывать мне, как командиру 1-го взвода.

Я рассказал, как и где работают отделения, как расставляю людей, сказал, сколько у меня пил, топоров и ломов. Разумеется, количество инструмента я предусмотрительно преуменьшил, а то еще, чего доброго, Пылаев опять отнимет. По предложению майора Харламова я рассказал, как ежедневно провожу политзанятия, как организовал кузницу и углежжение, рассказал, как менял людей на лошадей (как менял селедку на лошадей, я умолчал), рассказал, как вывез 60 кубометров лесу и как выстроил 3 КП, но умолчал, как затопило батальонное КП. О том, как благодаря дополнительному пайку отделение Монакова выполняет 300 % нормы, тоже пришлось умолчать. О том, как из-за январской оттепели рухнули траншеи 3-й линии, пришлось признаться. Но такая беда случилась на всех рубежах нашего УВПС-25.

После меня говорил Виктор Эйранов. Он откровенно признался, что работает плохо, а раньше работал лучше, и во всем винил самого себя.