Записки беспогонника

Жених с невестой не поверили своему счастью. Они пошли, сперва потихоньку, потом быстрее, он взял ее под руку. Сейчас она, наверное, уже бабушка, рассказывает внукам о своей невероятной свадьбе, может быть, вспоминает о двух хороших русских, которые за них заступились.

А нарядные гости, с виду похожие на капиталистов или профессоров, подгоняемые нашими бойцами, забрались на самолеты и давай стукать бабами; запомнился один из них, в расшитом серебряными лубовыми листьями парадном мундире лесничего.

Однажды Самородов привел человек десять, оказались бывшие наши военнопленные. Они содержались в каком-то лагере возле Данцига, немецкие охранники погнали их на запад, они шли, не получая в пути никакого питания, потом немцы их бросили, и они повернули на восток. Наши передовые части их накормили, направили дальше. Они шли, отдыхали, опять шли, пока, наконец, не встретили Самородова.

Так «неорганизованным» порядком наша рота пополнилась молодыми, но в первые дни очень уж истощенными бойцами. Я слушал их рассказы об ужасах немецких лагерей для военнопленных, но повторять эти рассказы не буду: они и без меня известны нашим историкам и читателям. Вот только не любят у нас вспоминать — как попадали в плен наши солдаты и младшие командиры, покинутые командирами старшими. Среди новичков был один с высшим образованием, преподаватель истории Картавцев, который мне много рассказывал тяжелого о себе, о жизни в плену, я жалел его, посылал на более легкие работы.

Самородов совершал ежедневные походы. Он привел еще одну партию бывших военнопленных. А потом началось…

Я уже рассказывал, что во время войны был участником трех невиданных охот: около Бобруйска ловил лошадей, в Беловежской пуще участвовал в облаве на кабанов, а теперь около Кульма, правда, не участвовал, но деятельно организовывал охоту на… девочек. Главным ловчим был Самородов.

Тогда валом повалили из Померании угнанные со всей Европы в рабство юноши и девушки. Представители различных национальностей двигались на подводах с флажками на юг и (доколе позволял фронт) на запад, а наши направлялись на восток. Самородов говорил, что наших девчат издали можно было узнать, они отличались размерами грудей.

Я требовал, чтобы Самородов приводил парней, а девчат только в крайнем случае, он приводил их в пропорции — 2 парня на 5 девчат. За короткое время, вместе с нашими прежними, у нас набралось девчат 70.

Я их записывал, регистрировал, распределял по взводам, впрочем, Пугачев категорически отказался принять к себе во взвод хотя бы одну девчонку. Сразу начались романы, Литвиненко выбрал Аню, Самородов Таню, Пылаеву понравилась Вера и т. д. Только Ледуховский, Пугачев и я остались холостяками.

Впоследствии о нашей роте так и говорили: «Ах, это та рота, где много девочек!»

Пылаев вызвал меня и Литвиненко и спросил, к счастью, именно спросил, а не приказал:

— Как вы думаете — не организовать ли нам отдельный взвод девочек под вашей командой?

Литвиненко плотоядно ухмыльнулся, а у меня затряслись колени — это значит гарем, это значит быть все время в девичьем обществе, разбирать их ссоры, искать вшей в их головах и в прочих местах, купать их, а самое главное — следить за их нравственностью, чтобы они по ночам никуда не убегали и чтобы к ним никто не забирался. Ужас, ужас! К счастью, Пылаев внял моим мольбам, и такой взвод не был сформирован.

Тут произошел случай, который мог бы стать сюжетом отдельной повести. Одна из девушек, приведенных Самородовым, встретила на строительстве своего родного отца, который с начала войны был стройбатовцем, но служил не в нашей части, а в 73-м ВСО. По просьбе командира той роты девушка и две ее подруги были немедленно переведены от нас.

Самородов все приводил новое, в основном девичье, пополнение. По вечерам я ходил к ним разговаривать, расспрашивал их. Это тоже тема нескольких повестей — жизнь в немецкой неволе или у бауеров, как они называли немецких крестьян и помещиков, или работая на немецких заводах.

Девушки привезли с собой настоящий фольклор — песни и частушки, сочиненные в неволе, и пели их по вечерам, у одной из них я видел целую тетрадку записей таких песен. Сейчас, наверное, этой тетрадке цены бы не было.

Работавшие на военных заводах рассказывали о тайной организации, в которой принимали участие отдельные немцы. В снаряды сыпали песок. Не потому ли они так часто не взрывались?

Одна бывшая батрачка рассказала, как хозяин ее избил за подохшего поросенка, она в слезах убежала в сад и стала там при свете луны со злости срывать яблоневые цветы.

Они там даже ухитрялись слушать наше радио через самодельные приемники.

Привел Самородов очередную группу, в которой была еврейка лет сорока. Она вдруг кинулась ко мне, начала быстро тараторить по-еврейски. Я ей резко ответил, что я русский и ничего не понимаю. Она мне ответила по-русски:

— Как печально, что находятся евреи, которые стыдятся или боятся принадлежать к своей нации и забыли свой язык.