Записки блокадницы

Дома она готовила еду в горшках в русской печи, и было очень вкусно. Продуктов, которые я приносила, нам на двоих хватало на неделю. Она не сразу согласилась есть мои запасы. Меня накормит, а сама только чаек попьет. А я твердо сказала, что одна есть не буду, и точка. И, видимо, ее этим покорила. Особенно вкусно было, когда в горшке томились картошка и калига (брюква), плюс 100 граммов баранины для запаха.

Когда в деревне резали овечку, всегда нас угощали, а тетя Шура Мелехина, она кладовщицей была, нам ярочку подарила. Вот мы с ней горя хлебнули. Ярочка со стадом ходила, а когда оно возвращалось, приходилось в него вторгаться и ее отлавливать. А глупее и канительнее скотины, чем овца, нет. Обращаться к ярочке нужно было на местном языке, поэтому часто баба Леканиха нас выручала и «такой-рассякой матерью» загоняла ее в хлев вместе со своей коровой.

У меня был друг Саня Басманов, старше меня на 10 лет, его после ранения признали не годным к службе и отправили из госпиталя домой. Единственный парень в деревне во время войны. Он жил у деда на пасеке, и если кому нужно было зарезать и освежевать барашка, то приглашали его, а он почему-то ко мне прилип. И поэтому я всегда была с мясом и с медом. Мама все за меня переживала, а он почему-то только с ленинградскими знался. Я его все время осаживала есенинскими словами: «Только нецелованных не трогай, только негоревших не мани». Он смеялся и расцеловывал меня, чаще в щечки, а иногда и забывался, но нахальства с его стороны не было. У меня имелось много друзей, и никогда никто меня не обижал, хотя и я бдительность не теряла, но всем доверяла.

У Сани в Сиве нарисовалась невеста, вернее, она сама себя нарисовала, так как была старше него на два года и положила на него глаз. С моим она присутствием быстро смирилась. Через свою невесту Саня достал мне дрова на зиму, чем очень обрадовал Анну Дмириевну. Хотя кругом рос лес, с заготовкой дров было строго. Я дрова сама пилила, колола и в дом носила, а Анне Дмитриевне не позволяла, чем ее вообще покорила.

Иногда Саня являлся мне в помощь. В таких случаях Анна Дмитриевна всегда показывалась, строгим угрожающим голосом говорила: «Сашка! Смотри тут не балуй» — и уходила. Сашка всегда смеялся и кидался меня расцеловывать. Он один парень на всю деревню был, а девок много, красивых, здоровых, сочных, но он их не замечал, и они на меня злились, так как я была после блокады в свои 16 лет, как цыпленок, синяя и тощая, хотя грудь выросла и ростом я была немаленькая. Вот он меня и опекал, и никто его отбить от меня не мог.

В школе дела шли хорошо. В классе большинство было ленинградских, много местных и двое москвичей. Я дружила со всеми, а ближе с Галей Ткачевой, и у нас с ней был прочный тандем. Физику нам преподавал средних лет эстонец Виктор Оскарович. Некоторое созвучие наших фамилий сбивало его с толку, он нас не различал. Мы этим непременно решили воспользоваться. Он говорил так: «Ну, фот. Там Ткачева или Точилова, идите кто-нибудь к ответу». И мы по очереди учили урок, и чья очередь была — та и выходила отвечать. И так было весь год. К концу его Виктор Оскарович пришел и заявил: «Фот, наконец-то я домыслил, что вы меня дурите. И теперь обе сразу будете выходить к доске за ручку или под ручку, фот, это мой вердикт». От такого заявления класс грохнул от смеха и дружно зааплодировал. Так закончился год. Виктор Оскарович поставил нам по пятерке за находчивость, а за знания: «Латно уж, четыре».

У кого по итогам четверти пятерок было больше, чем четверок, те получали премию — по 200 граммов развесного кускового шоколада, а хорошисты — по 100 граммов. Я, конечно, сама свои 200 граммов никогда не ела. По кусочку откалывала Полинке и Анне Дмитриевне, а остальное нашим. И до сих пор, если у меня есть что-нибудь такое, я обязательно должна поделиться.

А кругом там такие красивые места, пихтовые леса, рощи березовые особенные, а между ними поля: зерновые, овощные, гороховые и льняные. Ягоды — малину, черемуху и можжевеловую — мы собирали, сушили и с медом варили. Этим и местным пример дали, а у них такое не практиковалось.

Про Сашку Гачегова хочу пару слов сказать. Он был моим ровесником и первым парнем на деревне. Все бабы от него детей рожали, каждая старалась к себе заманить, бражкой напоить и еще чем-нибудь угостить. Он комсомольским вожаком в колхозе был, я ему помогала, попутно его образовывала — книги из библиотеки из Сивы приносила. Он их в свободное время читал.

И вдруг пропал. Всей деревней три дня искали, не нашли. Сам объявился: он в голыбце (подполе) сидел, а как туда попал — никто не уразумел, так как на крышке подпола мешок с картошкой стоял. И как Сашка в подпол залез, не снимая мешка?! Сразу выдали диагноз — книг обчитался и немного помешался. Я в нем изменений не узрела, разве что речью покультурней стал, неизвестные деревенским словечки использовал.