Записки блокадницы

Итак, все было решено, мы уезжали втроем — я, мама и Алька. Потом к нам еще добавились моя крестная со своим внуком Олегом. В общем, собралась та же компания, за исключением уже уехавшей тети Ани, что и во время нашей неудачной сентябрьской попытки. На Московский вокзал нас провожал муж крестной — дядя Ваня Редькин. На вокзале нас предупредили, что с собой надо иметь посуду, поскольку в дороге на станциях будут давать горячую еду. От Московского вокзала мы в теплушках отправились к Ладожскому озеру, где нас ждали два катера. Распорядитель объявил, что из-за угрозы воздушного налета катера уйдут не вместе, а по очереди, с определенным интервалом времени. Крестная начала скандалить, требуя, чтобы нас отправили с первым катером, мотивируя это тем, что мы не успеем на наш состав. Распорядитель ее успокоил:

— Ничего страшного, поедете с другим составом.

Первый катер ушел, а примерно через час нас посадили на второй, и мы отплыли. Я запретила своим спускаться в трюм, поскольку, оставаясь на палубе, в случае чего мы имели хоть маленький, но все же шанс на спасение. У тех, кто в трюме, и его не будет. Пока плыли, все напряженно всматривались в небо, но, к счастью, обошлось. Поражали ширь огромного озера, особый запах волн и свежий, почти морской ветерок.

И вот судьба! Когда наш катер прибыл в Борисову Гриву, мы узнали, что именно наш состав, уже заполненный людьми, прибывшими с первым катером, фашисты разбомбили на путях. Те, кто не успел выпрыгнуть из него и спрятаться, были ранены или погибли. А как только объявили посадку в другой состав, начался второй авианалет. Побросав свои вещи, все кинулись укрываться в близлежащих лесочках, и после окончания воздушной тревоги мы не все свои вещи смогли отыскать. К счастью, столь необходимая посуда не потерялась. Нас погрузили в состав из теплушек, и мы отправились в трехлетние скитания в эвакуации, надолго простившись с блокадным Ленинградом.

О судьбе тети Муси нам написал Редькин. По его словам, она очень тосковала по нам, и из-за этого у нее случилось какое-то помешательство. Вроде бы она бегала по улице и громко ругала Сталина. А потом ее обнаружили повешенной в своей комнате. Сама она это совершила или ей помогли — неизвестно. Редькин также написал, что сам отвез ее на Богословское кладбище и похоронил рядом с папой.

Оставшись одна, бабушка была обречена, поскольку к этому времени она выходить на улицу уже не могла. К тому же у нее просто не было денег, чтобы выкупать продукты по карточкам. В Книге Памяти указано, что она похоронена в одной из братских могил на Пискаревском кладбище, а мы-то всегда считали, что на Богословском. Было ей 73 года.

Бабушка Фаня блокадной поры вспоминается мне сидящей на диване под тарелкой радиотрансляции и слушающей передачи между сигналами воздушной тревоги.

4. Эвакуация

4.1. Мы в эвакуации (стихи)