Записки Черного охотника

Смеются все, даже те, кто байку уже слышал. Владимир Станиславович по девичьей своей специальности — дипломированный филолог. И оттого сюжеты его баек (даже если основа позаимствована из жизни) соответствуют правилам композиции, а излагаются они вполне литературным языком. Такие истории можно собирать в книги и печатать, — читать будет интересно не только охотникам. Чем, собственно, Владимир Станиславович и занимается среди прочего, его «Охотничьи истории деда Митрохи» выдержали, кажется, уже два издания…

Выслушав порцию заслуженного смеха, свой бенефис Фокин не прекращает, вынимает из кармана какие-то листы, поворачивает так, чтобы на них лучше падал свет костра, дальнозорко держит подальше от глаз.

Значит, что-то свеженькое… Старые свои байки Владимир Станиславович помнит наизусть и может повторить слово в слово.

Угадал… Чтению рукописи предшествует коротенькое вступление:

— Затеял я, братцы, книгу новую… О древних наших охотах, о царских, о княжеских. Там ведь тоже случаи разные интересные происходили. И натолкнулся на любопытный моментик в летописи, в десятом веке дело было, не помню уж, в девятьсот каком году… Переводчик со старославянского так этот эпизод прокомментировал, что зла не хватает. Ну не понимаешь ты ничего в охоте, так и не пиши, спроси совета у понимающих… В общем, вот моя версия. Присочинил кое-что, понятно, но основа железная: летопись, а не треп Митрохи после второго стаканчика…

* * *

С начала лета за Вышгородом, в заповедных княжьих лесах, протянувшихся на несколько верст по-над Днепром, не раз видывали красного зверя пардуса, сиречь барса.

Услышав первое о том донесение, князь не поверил. Он много лет посвящал досуги охоте, и псовой, и соколиной, и всю окрестность знал досконально, — но пардусов здесь испокон веку не водилось, и даже из мест иных не забредали. И самые древние старики не вспоминали, чтоб на их памяти такое бывало.

Заполевать редкого зверя князю как-то довелось, давненько и далеко, гостя в Тмутаракани, в пору недолгого княжения в ней племянника Глеба. Но и там пришлось выезжать на ловлю в дальнюю украину, к предгорьям Касожских гор, и даже в тех пустынях пардусы почитались куда как редкостной и завидной добычей.

Он не поверил. Счел, что за пардуса приняли рысь — крупную и необычной окраски, рысьего выродка или князька, случаются порой такие севернее, в черниговских и полоцких лесах. Мог такой и здесь, под Киевом, случиться.

Князь не поверил, но донесения множились, порою пардуса видели одного, а иногда и сразу пару. Тогда он усомнился, — два рысьих выродка зараз все ж многовато, — и послал ловчего Ставра с наказом разведать все досконально. Тот поседел на ловле и знал о ней все, и ошибиться не смог бы.

Ставр вернулся с удивительным известием: и вправду, пара пардусов. Чуть иные, чем в Касожских горах (Ставр был при князе на давней тмутараканской охоте), но сомнений нет: пардусы. Готовить ловлю?

Князь приказал повременить. Покрыть благородной шкурой седло — дело доброе, но пара наводила на мысль, что звери могут прижиться, размножиться. Тогда и детям, и внукам достанется отведать редкой дичи.

Подловчие, самые искусные в выведывании следов, были отряжены Ставром в пущу — сыскать при возможности логово пардусов, и, не тревожа, заметить место.

Князь же разослал сотню конных дружинников, разместив их малыми станицами по окрестным деревням, — чтоб стерегли бережнее глаза редких зверей от посягательств возможных злочинцев. Деревенским смердам было велено под страхом смерти терпеть любой убыток в животине, буде такой от пардусов приключится.