Записки «черного полковника»

– Нет, я специалист по противодействию подрывной деятельности. В американском кино достаточно разработана традиция делания фильмов о борьбе одиночки с системой. Типичная ситуация античного мифа – герой против богов. Но в противоборстве с богами герой всегда проигрывает, поскольку всем понятно – нельзя выиграть у космоса, и мифы древности лишний раз иллюстрировали незыблемость мироздания. Поэтому герои первыми попадают под нож космических закономерностей, или по-нашему – под каток истории. Голливуд же придумал иную схему: гражданин – примерный обыватель против частей системы (в отличие от европейской, в том числе российской традиции, где одиночка воюет или противостоит системе и, таким образом, изначально расшатывает или подрывает ее). В голливудской схеме общественный строй в целом неплох. Но в отдельных частях его иногда возникают неполадки. Смысл такой схемы прост. В сложном и динамичном обществе всегда возникают проблемы, но общество всегда с ними справляется. В каждой такой ленте присутствует неизменный хэппи-энд. В такой стране, как США, плохие парни всегда обречены на поражение. Для советского диссидента врагом была вся система власти, любой ее институт вызывал неприятие, все как на войне – с врагами водку не пьют. В американском кинематографе предметом озабоченности становится не вся система, а отдельные ее части, которые по каким-то причинам выпали из прямого демократического контроля.

– Но ведь как закручено, как смотрится. Мы словно примериваем ситуацию на себя, – произнесла Валентина Александровна.

– Интерес к таким фильмам объясняется еще и интересом налогоплательщика к тому, что делается у него за спиной. По рассматриваемой схеме такой ответ выглядит следующим образом: конечно, вы не в курсе всего, что происходит, но беспокоиться нечего, крутые, но честные парни вмиг остудят любого негодяя. В нашем кинематографе эта схема выглядела так: «Если кто-то, кое-где у нас, порой…».

– Этот тезис из известных агиток советских времен…

– Вы вкладываете в понятие агитки больше иронии, чем следовало бы, потому что голливудские фильмы это те же агитки, но снятые с пониманием особенностей человеческого сознания и с учетом одного удивительного качества кинематографа, к которому мы еще вернемся. А сейчас о некоем идеологическом шаблоне голливудских фильмов. В США в сознание зрителя внедряется конструкция «государство – это мы». А у нас, особенно в перестройку, кинематографисты стали участвовать в иной игре, где государство это «они». Они повели себя как те шахтеры, которые стучали касками и разрушали советский строй. Но как только они его разрушили, они же первыми и пострадали от этого.

– А итальянские социальные фильмы?

– Итальянцы попали в тот же капкан, что и мы. В шестидесятых годах в итальянском кино был всплеск политической темы. Но посмотрите, как все это непохоже на американское кино. Основа тех итальянских фильмов – разоблачительный пафос, раскрывающий коррупцию во власти, связи с мафией, несовершенство судебной системы и т. д. Уклон этих фильмом был в сторону идейности. Американцы же выбрали путь зрелищности. Я уже говорил об этом качестве, главном качестве кинематографа. Поэтому политические агитки итальянского кино значительно уступают по силе воздействия на зрителя американским политическим фильмам. То есть американским агиткам, поскольку последние используют главное качество кинематографа – зрелищность. Кроме того, в США кино не просто отражает реальность, оно формирует ее. Это своеобразный американский «опережающий» миф, способ влияния на суждения и оценки. И в результате своими фильмами американцы укрепляют свою систему, тогда как итальянцы и мы расшатывали ее в шестидесятые, и восьмидесятые. Впрочем, мы до сих пор делаем это. Уже и Берлинской стены нет, а мы все стучим по ней молотками.

Наверное, последнюю фразу не стоило произносить.

– Хорошо, – сказала главред. – Спасибо за работу.

– Не за что, я только ответил на вопросы, какие поставил мне Михаил неделю назад, а вы сегодня.

– Вот и ладненько, – сухо произнесла Валентина Александровна, всем свои видом показывая, что разговор с этой минуты закончен.

Но Корбалевич не был намерен соблюдать дипломатический этикет дальше.

– Как моя рукопись? – спросил он.

– Еще не смотрела, – ответила главред. – Вот войду в курс текущих дел, тогда возьмусь за сценарии. До свидания.

Виктор Сергеевич

– А ты фальсификатор, – сказал Ухналев, проводив Корбалевича и вернувшись в комнату.

– Ничего подобного, – ответил Виктор Сергеевич, – это всего лишь способ преодоления бюрократизма, свойственного спецслужбам.

– Но ты же написал другое заявление!

– Я просто откорректировал его для наших бюрократов.

– Знаешь, такие коррекции плохо кончаются. На Львовских курсах я учился с одним сибиряком. Он был из украинцев, но после войны остался жить в Сибири. Так вот, работал он в одном из провинциальных отделений, и был у него крутой начальник. Попал им в поле зрения один из бывших полицаев, который убежал в Сибирь и до поры до времени там скрывался.