Записки «черного полковника»

После встречи с Расимом и передачи рукописи Б.Н. Ухналеву, Корбалевич весь день провел на службе. День этот прошел в текучке общения с начальством и подчиненными, но стукнуло шесть вечера, и пришел час работы с документами. Леонид закрылся на ключ, взял ручку и включил запись беседы с Расимом, чтобы еще раз остановиться на её ключевых моментах.

Выделив в разговоре Расима с Эрдемиром ряд моментов, в том числе и излишнюю задиристость Расима, которая могла насторожить Эрдемира, Корбалевич написал справку о встрече с Расимом и стал составлять план мероприятий по данному делу. Затем он позвонил Михно, но того уже не было. Корбалевич взглянул на часы – девять вечера.

Он черкнул на календаре «Михно», спрятал документы и записи в сейф и вышел в коридор.

Закрывая дверь на ключ, он увидел Гольцева, который выходил из своего кабинета.

– Ты чего так поздно? – спросил он своего зама. – Десятый час.

– Придерживаюсь старых традиций: пока начальство на месте, я тоже работаю.

– А у тебя что, в моем кабинете жучок? Ты слышишь, как я закрываю двери?

– Нет, шеф, у меня оперативная интуиция. В этом здании когда-то работали с десяти утра до семнадцати. Потом был перерыв до двадцати, а потом следующий блок до двух часов ночи. Но даже после двух, если в кабинете Председателя горел свет, начальники управлений не уходили домой, а следовательно, не уходили и начальники отделов и так далее.

– Может, это было и правильно, – сказал Корбалевич. – Вот хотел видеть Михно, а его уже нет на месте.

– Давай вызовем, – сказал Гольцев. – У них у всех сейчас мобилы.

– Ладно, пусть отдыхает, еще наработается, когда начальником станет. Он парень перспективный.

– У нас был один такой, – сказал Гольцев. – Он к «конституционникам» ушел на должность старшего опера, не стал дожидаться должности у нас.

– Ты зря на него бочку катишь, опер он был способный.

– То-то этот способный в тюрьму угодил.

– Чуть в тюрьму не угодил, надо говорить, чуть.

Они помолчали немного, потому что дошли до часового, и продолжили разговор уже на крыльце «здания с колоннами».

– Видишь ли, – сказал Корбалевич, – мы люди военные, а у военных всегда воспитывалось честолюбие, стремление сделать карьеру. Но одновременно существовали и сдержки для карьеризма нечистоплотного.

– Это какие же? – съехидничал Гольцев.

– Офицерские традиции, некий негласный кодекс поведения по отношению к своим. Это было особенно важно там, где использовались методы конспиративной работы. Они всегда связаны с так называемой дезинформацией, то есть ложью. Но эта ложь допускалась только в ситуациях, связанных со службой и противодействием противнику. В советские времена это отошло на второй план, но появились критерии так называемого социалистического правосознания, оно тоже в конфликтных ситуациях могло быть показателем того, что одна сторона была правой, а вторая нет. А сегодня нет ни первого, ни второго.

– Зато есть третье – рынок.

– Служба государству не есть рыночная категория.

– Это ты говоришь, а наши идеологи ничего внятного об этом сказать не могут. И наши сотрудники не видят ничего необычного в том, чтобы чуть-чуть приукрасить результаты своей работы. Тем более, что начальство все время требует этого.

– Ну, это не большой грех, если сотрудник покажет товар лицом.

– Все дело в том, что рано или поздно таким товаром уже никого не удивишь. А хочется еще чего-нибудь, то ли севрюжины с хреном, то ли…ордена.

– Слушай, елы-палы, а у меня дома пожрать ничего нет, давай зайдем в кафе «У Янки» и поужинаем.

– Не люблю я это кафе, там такая темнота вечером.

– Темнота – друг молодежи. Закажем драников в горшочках или мочанку, выпьем по рюмочке.

– Да там сейчас все занято, молодежь время убивает.

– Молодежь, она все больше у стойки бара тусуется, а мы с тобой в зал пойдем.

– Идем, куда же мне деться, раз начальство приглашает?

Они прошли в кафе-подвальчик на улице Карла Маркса, заняли свободный стол в зале.

– Вот видишь, – сказал Корбалевич, – почти свободно, зато там, в первом зале, возле бара ни одного свободного места.

– Да ты прямо завсегдатай этого места, все знаешь.

– Меня в отличие от тебя жена не кормит.

– Заведи и кормись.

– Времени нет на изучение и принятие решения. Да и потом перед сыном неловко.

Подошла официантка.

– Две мочанки, – сказал Корбалевич, – сок и двести водки.

– Селедочки под водочку? – игриво спросила официантка.

– Можно и селедочки.

Официантка ушла, а коллеги продолжили начатый на улице разговор.

– Вернемся к товару лицом… Опять же с предшественником Михно что произошло? Я ему говорил: «Леха, потерпи, будет тебе должность старшего через год». А он мне: «Если я буду на каждой должности по году задерживаться, то когда до генерала дослужусь?»

Официантка принесла водку в колбочке, рюмки, хлеб и селедку. Они выпили, закусили, и разговор пошел оживленнее.

– И вот, – продолжил Гольцев, – уже тогда я понял, что он за человек. Он в генералы метил.

– Да все это не симптом, – сказал Корбалевич. – Каждый курсант мечтает стать генералом, лейтенант – полковником, а капитан мечтает быстрее уйти на пенсию.