— Это так, Валера, — говорил Виктор Сергеевич, — но в определенных рамках «наш друг» сам принимает решение, и чем лучше он ориентирован о противнике, его характере, мотивах, которые определяют его поступки, тем лучше.
— Это создаст агенту излишнее напряжение, — ворчал Ухналев.
— Тогда сообщим ему выборочные данные, — настаивал Виктор Сергеевич.
— Я думаю и этого не нужно.
— Почему?
— Чем проще, тем лучше, точнее, надежнее.
Однако, как ни странно, мягкий Виктор Сергеевич преодолел сопротивление жесткого Валерия Михайловича. И вот теперь они знакомили Расима с информацией об Эрдемире, которую им предоставил Корбалевич.
— Итак, твой друг, — говорил Ухналев, время от времени посматривая в бумажку, — действительно окончил факультет славянских языков. Он родился в небогатой семье в столице Каморканы, городе с одноименным названием. Он младший сын в большой и многодетной семье. Судя по его действиям, он все время пытался выбиться наверх, в круги каморканского истеблишмента. Однако получение высшего образования за границей в Анкаре ничего ему не дало, и тогда молодой, красивый человек сделал то, что на его месте сделал бы любой другой, — женился на дочке каморканского чайного короля. Но у короля много дочек, и он решил использовать очередного зятя там, где тот мог принести хоть какую-то пользу: отправил его в МИД, плохо понимая, что зять ранее уже попал в поле зрения спецслужб и работает на них.
— Теперь многое становится на свои места, — сказал Расим.
— Действительно, многое, — согласился с ним Виктор Сергеевич. — И медленно проступает абрис фактов для будущей легализации операции. Ты понимаешь почему?
— Да, — сказал Расим, — я понимаю, что продвижение на Беларусь каморканского чая — это заказ тестя. А вот афера с лекарствами?..
— Молодец, — сказал Ухналев. — Афера с лекарствами — это своеобразный эксцесс исполнителя, здесь зятек решил сыграть свою партию, не все же время работать на тестя.
Корбалевич
Смятый бумажный кулек с надписью «рукопись» не давал Корбалевичу покоя, и он встретился с Ухналевым еще раз, без Расима и Виктора Сергеевича.
— Ну, — спросил он чуть ли не с порога, — а где рукопись Б.Н.?
— Вот она, — сказал Ухналев и кивнул на шкаф.
— Вы к ней больше не обращались?
— Нет.
— А почему?
— Потому, что это не моя рукопись, а Б.Н. Я лучше тебе свои выписки покажу.
И он взял в руки лист с напечатанным текстом.
— Валерий Михайлович, я с удовольствием вас послушаю, но мне хотелось бы закончить обсуждение рукописи Б.Н.
— Давай закончим, — сказал Ухналев. — Бери рукопись.
Корбалевич взял со шкафа папку, вернулся на диван и сделал вид, что весь превращен в слух. Но Ухналев молчал.
— Валерий Михайлович, — осторожно произнес Корбалевич, — извините, я вас перебил.
— Да, — ответил Ухналев, — ты меня перебил, но мне ничего не остается, как закончить наш разговор. Уж коли он начат. Вот тебе текст, казалось бы никакого отоншения к рукописи Б.Н. не имеющий. Цитирую: «Автор, тайно трудясь над будущими сочинениями, в том числе подступая к “Архипелагу ГУЛАГ”, тешил себя мыслью о горстке подобных ему, замкнутых и упорных писателей-одиночек, рассыпанных по Руси, — каждый из них пишет по чести и совести то, что знает о нашем времени и что есть главная правда. Несколько десятков нас таких, и всем дышать нелегко, но до времени нельзя нам раскрываться даже друг другу. А вот придет пора — и все мы разом выступим из глубин моря как Тридцать Три богатыря… шлемоблещущая рать…» Тебе это ни о чем не говорит?
— Нет.
— Вот ты все о рукописи Б.Н., а на самом деле и мои заметки, и его рукопись это близнецы-братья. Но мои заметки с более высоким уровнем обобщения того, что произошло. Ты открой страницу, где Б.Н. пишет о «молекулярной теории». Напомни мне, как там близко к тексту.
Корбалевич быстро нашел страницу и протянул Ухналеву.
— Прочитай сам, — сказал Ухналев, — я такой мелкий текст не вижу.
— «К началу пятидесятых годов в НТС опять стала модной “молекулярная теория”, — начал Корбалевич, — которая была модернизирована в соответствие с новыми веяниями. Согласно этой теории в Советском Союзе возможно создание мощной оппозиционной организации, ячейки которой — “молекулы” — никак не связаны друг с другом, но руководствуются одними целями и работают в одном направлении. Руководство, по-прежнему, осуществлялось из зарубежного центра».
— Как ты полагаешь, Леня, есть ли связь между двумя этими высказываниями? С одной стороны, человека, который не был связан в пятидесятые годы с НТС, но уже тогда думал о том, что он будет некоей молекулой для разрушения строя, который его не устраивал. А с другой — некоей концепцией подрывной деятельности, которую проводили против СССР наши эмигранты, в душе сознавая, что делают это на деньги наших врагов, но оправдывая это известным выражением «враг моего врага — мой друг».
— Я не знаю, как ответить на этот вопрос.
— Хорошо, — сказал Ухналев, — давай его отложим на потом. А сейчас закончим с рукописью Б.Н., чтобы она не препятствовала тебе самому кое в чем разобраться. Что ты еще хотел прояснить?