Записки датского посланника при Петре Великом, 1709–1711

Как рассказывали мне (очевидцы), царь, будучи окружен турецкой армией, пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство (окружавших его) думало, что с ним удар (припадок?). Офицерские жены, которых было множество, выли и плакали без конца. И действительно, казалось, что предстоит неизбежная гибель: если б Господь Бог чудесным образом не устроил (так), что турецкого визиря удалось склонить к миру подкупом[393], (из царской армии) не могло бы спастись ни одного человека — ибо, с одной стороны, против нее стояли турки, более чем в три раза превышавшие ее численностью, (с другой же), в тылу, протекал Прут, на противоположном берегу (которого) находилось около 20 000 казаков, татар, турок, поляков и шведов. Так как местность на противоположном берегу была гористая и подъем от реки шел крутой и высокий, то взобраться туда не представлялось никакой возможности: даже ребенок при помощи простой палки опрокинул бы всякого (кто стал бы лезть наверх). Вообще, (событие) это ясно доказывает, что Бог по желанию может и у мудрейшего человека отнять разум и затем устроить так, что (ему) послужит на пользу величайшая (его) оплошность. В самом деле, кто мог бы ожидать от такого умного и опытного в военном деле государя, участвовавшего в стольких походах против искусного врага, той ошибки, что, не имея сведений ни о силах неприятеля, ни о его приближении — (эти сведения царь получил) лишь тогда, когда турецкая армия находилась от него уже в полумиле, — он вступит в такую пустынную страну, как Валахия, где нельзя достать никакого продовольствия, и отошлет от себя генерала Рене с 9000 человек кавалерии? С другой стороны, можно ли было предположить, чтобы турки согласились на каких бы то ни было условиях заключить мир и выпустить из рук христианскую (армию), когда имели ее в своей власти. Правда, султан[394]и верховный визирь получили деньги, Азов уступлен (туркам), и все условия, предложенные Оттоманской Портой, приняты; но как все это ничтожно в сравнении с планом, грозившим царю и всей его армии! А уже один голод вынудил бы русских к сдаче. Если бы даже допустить (предположение), весьма маловероятное, что царь (в этот раз) одержал бы победу над турками, то война все равно через это не прекратилась бы. Она затянулась бы надолго; между тем (кампания) против шведов была бы на то время приостановлена или же действия ее лишились бы должной энергии. (Если принять в расчет) тяжелые обстоятельства, в которых находилась царская армия, то вела она себя удивительно доблестно. Царь передавал мне, что сам видел, как у солдат, от (действия) жажды, из носу, из глаз и ушей шла кровь, как многие, добравшись до воды, опивались ее и умирали, как иные, томясь жаждой и голодом, лишали себя жизни и проч. Словом, бедствия (русской) армии не поддаются описанию. Если судить по слышанным мной подробностям, в положении более отчаянном никогда еще не находилась ни одна армия.

Я попросил у царя и его совета позволения взглянуть на мирный договор, дабы узнать, насколько он касается короля Шведского; но мне отвечали, что мир этот — дело особое, не имеющее отношения к Северному союзу, и что никаких условий, направленных к пользе короля Шведского или ко вреду Дании, (договор) в себе не заключает. Быть может, (русские) стыдились открыть свою ошибку и понесенные им потери. Все же в данном случае оправдать их нельзя: ибо для союзного и дружественного государя ничто не должно оставаться тайной, и (мне), посланнику такого государя, нельзя было отказать в подобной (моей просьбе). Как (уже) сказано, на Пруте бо́льшая часть офицерских повозок и вещей была отбита и разграблена татарами, (а) то, что осталось, вынуждены были побросать сами офицеры за недостатком лошадей, (большинство) которых пало или было обессилено голодом. При этом из вещей, оставленных другими, всякий брал себе, что ему нравилось. Когда же армия достигла Днестра, между офицерами возникли споры; один говорил, что такая-то (вещь) принадлежит ему, другой доказывал, что (это) bonum derelictum, (что первый хозяин) потерял на него право с тех пор, как за невозможностью увезти его бросил его у Прута. Во время сражения царица раздарила все свои драгоценные камни и украшения (первым) попавшимся слугам и офицерам, по заключении же мира отобрала у них эти вещи назад, объявив, что они были отданы им лишь на сбережения[395]. Короче, смятение среди русских было всеобщим, и от страха большинство не знало, что делать.