Записки дивеевской послушницы

Предложение выпить протеста не встретило. И Васильич уныло поковылял за водкой. Ноги нестерпимо болели, но он старался об этом не думать. «Выпить бы, — размышлял он по дороге в сельмаг, — и забыть бы все и всех». Но ревматизм каждый шаг напоминал о себе, и Васильич недовольно кряхтел. Вот он прошел свой огород, поворот, миновал соседнюю улицу, а все казалось, что стоит на месте. До водки оставалось около десятка болевых приступов, Васильич уныло закусил нижнюю губу, он знал, что назавтра, когда дурман отойдет, он будет скулить и ползать по комнате, но сейчас ему об этом думать не хотелось. Он бы и не пил, не из таких, но причины на то нашлись самые уважительные. Во-первых, приехала дочка с внуками, старший — вылитый дед, правда, характером пошел в папку, мягкотелый, а девчонка, что весеннее солнышко, все улыбается, с кузнечиками разговаривает, Васильича ласково называет дедушкой. Вторая причина напиться: назавтра — змеиный день, стало быть, гадов на сенокосе будет полным-полно. Чего доброго, ужалят. Исстари косари в этот день в поле не ходили. В селе не то, чтобы традиции чтят, просто к старожилам прислушиваются. А в целом народ обленился. На деревню в тысячу душ от силы семьдесят коров, да и над дедом посмеиваются, мол, куда скот держать. Дочь в городе живет, зажиточно, они с бабкой две пенсии гребут с северными добавками, а все туда же копить, копить. Полный двор скота, дед мясо постоянно сдает, молоко, спрашивается, зачем столько? А тут еще за новый погреб взялся. Васильич хотел было пояснить, что привык работать от зари до зари, как отец приучил, интереснее так, чем лежать на диване и пялиться в телевизор, но посмотрел в глаза любопытной соседке и послал ее подальше. Он вообще это умел. Иной раз так загибал, что хоть свет туши, поэтому его побаивались. Поговаривали, будто в молодости из-за привычки материть всех и вся у него даже проблемы были с законом. Где-то не так выразился Васильич, ну и донесли об этом ни много ни мало самому прокурору области. Тот вызвал мужика и строго спросил:

— Вы, Михаил Васильевич, что против советской власти имеете?

— Почему против власти? — удивился Васильич. — Я против других вещей. — И перечислил всех членов правительства в алфавитном порядке, а потом обматерил их от души.

Но прокурор, видать, родом был из деревенских, потому бучу поднимать не стал, а просто штраф выписал за нарушение общественного порядка, чем вызвал праведный гнев Васильича, и из длинной тирады на эту тему, четко уловил, кто он такой и куда ему следует пойти с штрафной бумажкой.

В сельмаге Васильич рассудил, что на четверых две бутылки покупать не стоит. Мало. Три как-то ни туда ни сюда. Стало быть, четыре в самый раз. Рассчитался. И когда уже собрался выходить, на пороге встретил своего внука с подружкой.

— Привет, дед, — бросил тот и, поправляя наушники, подошел к кассе покупать девушке конфеты.

— Слышь, Вась, — обратился к нему Васильич, — мы с мужиками пить собираемся…

— Повод? — повел глазом в сторону деда внук.

— На хрена тебе мой повод! Сказал: пить собираемся, стало быть, будем, а тебе мой наказ, найди трехлитровую банку огурцов в погребе и принеси в дроварню, да и на грядках чего там поищи…

— Хорошо, дед, вот Настю провожу и все сделаю.

— Давай сейчас, чтобы к приходу поляна была готова.

— Будет… пока придешь, все будет.

Внук еще чего-то хотел сказать, но тут у него соловьем залился мобильник, и он в трубку закричал: «Привет!»

Васильич сплюнул. Когда-то он хотел многодетную семью, чтобы дети, внуки… Все вместе бы вели хозяйство, пиры бы закатывали горой, как в его молодости, справляли бы шумные свадьбы, крестины. Но Бог дал ему только одну дочь, та вышла замуж за городского. Не то чтобы Васильич не любил зятя, нет, просто никогда не понимал мужика, который работает на одной работе, приходит домой и смотрит телевизор, а вместо того, чтобы заняться, например, строительством, бегает на тренировки в спортзал. Все у него не так, вместо того, чтобы ударить кулаком по столу как подобает мужику, он говорит: «Давай обсудим». Права была старуха, когда сказала про зятя: ни украсть, ни покараулить. Вот и внук, отрастил патлы, говорит, модно. Отец дозволяет, а Васильич матерится.

Дед, кряхтя, подошел к дроварне, там его уже ждали мужики, и «поляна», как и обещал внук. Надо же, успел, шельмец! Характер бы ему мужской, а то на деда только фурнитурой смахивает. Эх!

Ноги гудели. Васильич поморщился.

— Ну, давай, по маленькой за тебя, чтоб не болел, что ли, — налил сосед.

— Да иди ты…

Васильич опрокинул в себя стакан, взял кусок огурца, занюхал и произнес:

— На покос завтра нельзя, а днями жарище, вон какая, хоть бы еще недельку дождя не было, чтобы сено успело высохнуть, сколько там останется за вычетом завтрашнего? Ни дать ни взять, змеиный день.