Записки Джека-Потрошителя

– Вы трогали тело?

– Нет, зачем мне было его трогать?! Оно было все в крови, вы и сами видели. Впрочем, даже если бы оно и не было в крови, я все равно не стал бы его трогать.

Зачем мне было бы нужно это делать?!

Ривс болезненно кривится. Нельзя сказать, чтобы ему ни разу в жизни не доводилось видеть мертвецов, но тут совсем иное дело. Женщину проткнули ножом дюжину раз, если не больше.

– Я сразу пошел за констеблем, чтобы рассказать ему, что тут у нас случилось такое. Он пришел и потом послал за врачом, а больше я ничего не знаю.

– Хорошо, – инспектор Скотленд-Ярда Дональд Суонсон обращается теперь к кэбмену Кроу:

– Итак, вы видели тело и прошли мимо, как ни в чем не бывало?

– Я уже говорил, – повторяет тот, – я устал и хотел спать, я был уверен, что она пьяна. Здесь все время валяются пьяные, вы и сами это прекрасно знаете.

– Знаю, – инспектор задумывается. – Говорите, «она была пьяна» – значит, вы видели, что это женщина?!

– Уж юбку я всегда распознаю, даже в темноте.

– Не сомневаюсь, а пятна крови на стене вы можете различить?

– Там темно и грязно, я не видел никакой крови.

– Не видели, допустим, но запах-то вы не могли не почувствовать?! Запах крови?

– Не было там никакого запаха, да и крови столько не было, я шел домой, у меня нос забит из-за простуды, я еле переставлял ноги. Бог мой, неужели вы думаете, что я прошел бы мимо бедняжки, если бы знал, что она истекает кровью? Я же христианин!

Он не кажется искренне возмущенным, в его голосе звучит досада, но не сочувствие. Убитая женщина вызывает у Кроу такое же раздражение, как и инспектор со своими вопросами. Неужели этот полицейский не понимает, что попусту теряет время? Такие вещи время от времени случаются в Уайтчепеле, и убийц никто не находит. Неужели он думает, что в этот раз будет иначе?!

– Никто ничего не слышал, сэр, – докладывает один из констеблей, посланных опросить жильцов дома. – Возможно, кто-то из них просто не хочет говорить.

– Это плохо, – констатирует Суонсон.

– Да, сэр.

– И все же обойдите дома по соседству. Может, найдется какой-нибудь ребенок или болтливая старуха, хоть кто-нибудь!

– Слушаюсь, сэр.

Констебль отбывает; можно заранее сказать, что его расспросы обречены на неудачу. Местные жители не любят связываться с полицией, даже когда дело касается чьей-то жизни.

Начинается утро, по-осеннему унылое и пасмурное, и тело перевозят в морг при лазарете Уайтчепелского работного дома. Морг находится на Олд-Монтагю-стрит и представляет собой небольшое кирпичное строение во дворе, где служащие Управления общественных работ обычно складывают строительные материалы. Здесь на помощь инспектору Суонсону приходят врач Тимоти Киллинг, приглашенный для экспертизы, и коронер Уинн Бакстер, в чьи обязанности входит установить причину и обстоятельства смерти. Результаты его расследования будут положены в основу уголовного дела, и на них будет опираться суд, если убийцу удастся найти.

Уинн Бакстер – настоящий профессионал, спустя годы он приобретет неофициальный титул – «отец британских коронеров». Пока же он в компании Суонсона вспоминает дела дней минувших. Семь лет тому назад Бакстер, будучи коронером графства Суссекс, расследовал убийство, произошедшее в ночном поезде. Подозреваемый – некий Мапплтон – был задержан на основании портрета, сделанного по показаниям свидетелей, а инспектором, арестовавшим его, был не кто иной, как сам Дональд Суонсон. Теперь эти двое, Суонсон и Бакстер, занимаются убийством в Джордж-Ярд, но ничто пока не дает надежды на то, что дело закончится так же быстро и благополучно. Они пока даже не знают имени жертвы – при ней не было найдено никаких документов.

– Боюсь, в этот раз мадам Тюссо придется подождать! – комментирует Суонсон (восковая фигура Мапплтона экспонировалась в знаменитом музее) и обращается к Киллингу:

– Что у вас?

Как и большинству обычных людей, ему неприятно присутствовать на вскрытии, но кто-то должен записывать комментарии Киллинга во время этой процедуры.

– Здесь чертовски плохое освещение! – Хирург поднимает глаза на узкое окошко под потолком. – У вас есть фонарь?

– Я попрошу констебля посветить вам, если это поможет, – предлагает Суонсон.

– Буду признателен. Только, пожалуйста, выберите кого-нибудь не из робких. Мне бы не хотелось тратить время на здорового детину, упавшего в обморок.

Скальпель погружается в тело и раздается неприятный звук; инспектор чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Руки доктора быстро покрываются кровью. Резиновые перчатки еще не вошли в обиход хирургов и патологоанатомов, Киллинг рискует заразиться, если убитая была больна, скажем, туберкулезом, но он привык к этому риску, как и тысячи его коллег по всему миру.

– Я думаю, что он был дьявольски силен, – заявляет доктор. – Эти удары нанесены с чудовищной силой, нож протыкал плоть и кости, как масло.

– Кстати, о ноже, – Суонсон бросает взгляд на тело. – Мы так и не нашли его – вероятно, убийца унес его с собой. Вы можете что-нибудь сказать о нем? Я имею в виду орудие убийства.

– Да, я полагаю, было два ножа, поскольку раны в области грудной клетки и гениталий сильно различаются. У него был широкий нож с острым лезвием, которым он наносил колющие удары.

– Наподобие армейского штыка! – подсказывает Суонсон.

– Да, именно, и еще был второй нож, которым он резал, – узкий и короткий. Это мог быть перочинный нож, – добавляет Киллинг.

Суонсон задумывается, образ убийцы, орудующего сразу двумя ножами – широким и узким, – выглядит несколько карикатурно.

– Горло, как вы уже сами, конечно, заметили, перерезано, – продолжает Киллинг. – Вероятно, это был первый удар, чтобы не позволить ей закричать. Удар нанесен справа налево, а это значит, что убийца, скорее всего, левша.

– Мы опросили жильцов! – кивает Суонсон. – Никто ничего не слышал. Я не склонен доверять этим людям, они обычно лгут, чтобы не связываться с властями. Но если все обстоит так, как вы говорите, то вполне вероятно, что она просто не успела крикнуть.

– Возможно, он изображал из себя клиента, – продолжает рассуждать Киллинг вслух. – Иначе бы она не подпустила его так близко.

– Вполне возможно, – соглашается инспектор. – И она могла спровоцировать его на нападение. Эти проститутки обычно не слишком сдержанны на язык, особенно когда пьяны.

– Я думаю, он привел ее туда, чтобы убить, – возражает доктор. – Вряд ли эта женщина вывела его из себя настолько, что он обезумел. Скорее, это было убийство, тщательно рассчитанное заранее.

– Почему вы так считаете? – загорается интересом Суонсон.

– Нет ни одного синяка или ушиба. Я не обнаружил следов побоев, никаких синяков на теле или шее. Ее не душили, убийца сразу пустил в ход свои ножи.

– Тридцать девять ранений, – качает головой Суонсон. – Не очень-то похоже на задуманное заранее преступление. Кроме того, это место… Я хочу сказать, что он сильно рисковал, когда решил убить ее в Джордж-Ярд. Его могли застать жильцы, многие из них приходят к себе домой очень поздно.

– И, как правило, абсолютно пьяными, – подхватывает Киллинг. – Кроме того, убийца наверняка прекрасно знаком со здешними нравами. Я думаю, что он нарочно привел сюда эту женщину, и, когда убедился, что вокруг нет никого, кто мог бы ему помешать, выхватил свой нож – тот, что с узким лезвием, – и разрезал ей горло. Затем он вспорол ей грудь и нанес удары в область гениталий.

Суонсон, разумеется, предпочел бы, чтобы несчастную зарезал оскорбленный клиент, а не обезумевший психопат, носящий с собой два ножа. Маньяк, который, по мысли медика Киллинга, заранее обдумал преступление и, следовательно, постарается замести все следы. Такого человека трудно или совсем невозможно будет найти, если только он случайно не выдаст себя. Или если снова не совершит преступление – при менее удачных для него обстоятельствах.

– Я бы предпочел провести вскрытие в человеческих условиях! – ворчит доктор Киллинг. – Это не мертвецкая, а просто сарай! Где ваш констебль с фонарем?

Да, морг работного дома производит тяжелое впечатление, которое усиливает тот факт, что это единственный публичный морг на весь огромный Уайтчепел. Коронер Уинн Бакстер тем временем отбывает в Институт трудящихся – благотворительное учреждение на Уайтчепел-роуд, построенное три года тому назад. Институт предлагает обездоленным и нищим бесплатную еду и одежду, собранную Армией спасения. Для проведения расследования Уинн Бакстер получает одну из его комнат, названную в честь основательницы заведения принцессы Александры.

Комната Александры представляет собой большой читальный зал с отдельным выходом на улицу. За спиной у Бакстера висит портрет принцессы, который одинаково радушно взирает на людей обоего пола, сменяющих друг друга по другую сторону от стола коронера. Большинство из найденных полицией свидетелей не могут сообщить ничего полезного, но не проходит и суток, как у Уинна Бакстера и инспектора Суонсона появляется свидетельница, уличная проститутка, которая опознаёт жертву.

Настоящее имя свидетельницы – Мэри Энн Коннэлли, но для обитателей Уайтчепела она Перли Полл. Когда-то эту женщину можно было назвать красивой, но теперь она подурнела и к тому же чересчур худа. У нее жалкий и напуганный вид. Трудно сказать, что тому виной – ужасная смерть ее подруги или то, что ее больше суток держат в полицейском управлении, подвергая допросам с таким усердием, словно думают, что она что-то скрывает.

Итак, убитую женщину звали Марта Табрам, урожденная Уайт, бывшая супруга торговца мебелью Генри Сэмюэла Табрама. Этот Табрам был честным малым, который подобно многим старался жить «не хуже других». С супругой Генри Табраму определенно не повезло – Марта оказалась безнадежной алкоголичкой, весь смысл существования для нее заключался в спиртном. К счастью для Табрама, у него хватило воли принять нужное решение, и, когда пьянство жены ему осточертело, он развелся с ней и выгнал из дома. Двенадцати шиллингов, которые он выплачивал ей еженедельно, должно было хватать на крышу над головой и пропитание. Вскоре Марта сошлась с другим Генри, по фамилии Тернер. Этот последний был плотником, и бывший супруг резонно решил, что вдвоем они обойдутся без его помощи. Но и Тернер, в конце концов, выставил Марту за дверь из-за ее постоянного пьянства. Так что проституция стала для нее единственным способом раздобыть несколько пенни на выпивку и постель.

Шестого числа в десять часов они с Перли Полл встретили в пабе двух солдат, вместе с которыми провели остаток вечера. Перли помнила, как они вчетвером обошли несколько пабов, но смогла назвать только «Белый лебедь» на Уайтчепел-Хай. Полиция, опросив тамошних завсегдатаев, не добилась ровным счетом ничего – личности солдат, сопровождавших подружек, установить не удалось.

– Потом мы разошлись… Она ушла к Джордж-Ярд со своим солдатом, а мы с капралом – на Энджел-Курт.

Перли выдавливает из себя каждое слово. На лице Суонсона написана брезгливость – свидетельницу нашли мертвецки пьяной вечером седьмого августа, и привести ее в чувство оказалось совсем не простым делом. А когда Перли Полл узнала о смерти Марты Табрам, началась вполне предсказуемая истерика.

Суонсон не сомневается, что, окажись Марта на месте Перли Полл, у нее был бы такой же загнанный взгляд и, как и Перли, она бы лихорадочно пыталась сообразить, как отвести от себя угрозу. Марта уже мертва, ей все равно – найдут убийцу или нет. А вот Перли Полл жива, и ей совершенно не хочется связываться с полицией.

– Они ссорились? – спрашивает он. – Марта Табрам и солдат, с которым она ушла?

– Нет-нет. Напротив, он вел себя как джентльмен.

Суонсон недоверчиво качает головой – солдата, проводящего время с особами вроде Марты Табрам и Перли Полл, трудно заподозрить в изысканном воспитании. Такие люди легко приходят в ярость, особенно под действием винных паров. Жаль, но Перли не может вспомнить его лица. Суонсона это не удивляет, проститутка может притворяться, но более чем вероятно, что это обычная потеря памяти, свойственная закоренелым алкоголикам.

Когда она ушла с человеком, которого называет «капралом», по ее словам было без пятнадцати двенадцать. Перли повторяет, что солдаты были «очень милы», они не бранились ни между собой, ни с проститутками. Ей показалось, что Марта и ее кавалер отправились в ночлежку на Коммершл-стрит, это было убогое грязное заведение, находившееся в самом центре Ист-Энда.

– А ты со своим капралом отправилась на Энджел-Курт? – уточняет Суонсон.

– Именно так, – глаза Перли Полл бегают, она кусает губы, но от своих слов отказываться не желает.

Да, она помнит, что дала показания под присягой, она понимает, что лжесвидетельство – преступление перед законом. Но она не лжет, она хорошо помнит, как они пошли вдвоем на Энджел-Курт «с безнравственными целями».

– Не слишком ли далеко вы разошлись? – спрашивает Суонсон. – Чуть ли не на целую милю!

– Да, – повторяет она упрямо, глядя ему в глаза. – Мы пошли туда, и я не знала, что случилось с Мартой. Правда не знала. Если бы я думала, что с ней что-то случится, я бы никогда не отпустила ее одну с этим солдатом. Вы вправду думаете, что это сделал он? Ведь они были такими милыми, – заканчивает женщина задумчиво. – Не верю я, что это он, вот что!

Во что верит или не верит Мэри Энн, инспектора Суонсона совершенно не волнует. Но ее показания сильно затрудняют расследование. Энджел-Курт – это уже не юрисдикция лондонской полиции, Энджел-Курт – это Сити.

А Сити – это государство в государстве. Крошечный район посереди огромного Лондона, Сити располагает собственным полицейским управлением, которое имеет самостоятельный статус в Министерстве внутренних дел, так что вопрос юрисдикции оказывается здесь чрезвычайно болезненным. [1]

Теперь для продолжения расследования придется связаться с тамошним полицейским управлением для поиска свидетелей, которые могли видеть Перли Полл и подтвердят, что она не лжет.

Суонсон тяжело смотрит на проститутку, он почти уверен, что она нарочно упомянула Энджел-Курт в надежде, что полиция теперь отстанет от нее. Перли Полл с отсутствующим видом смотрит в пол, теребя оборки на своем платье, словно маленькая девочка, ждущая, когда ее перестанут отчитывать. Внезапно она оживляется, словно вспомнив что-то очень важное:

– А вы нашли платок?

– Платок?!

– Да, у Марты был такой красивый платок! Я ведь могу его забрать теперь себе?