– Вы просто переутомились. И как бы странно это ни прозвучало, сдается мне, что лучше бы вам посетить курильню. Это вас отвлечет!
Томпсон издает сдавленный смешок.
– Забавно, что вы это сказали, Дарлинг! Очень забавно! Я был недавно в курильне. Знаете, раньше это и в самом деле приносило мне облегчение, но не сейчас. Опиум – коварная вещь, он либо дарит забытье, либо выпускает наружу ваших демонов. Я боюсь своих демонов, Дарлинг! Мне казалось, что я наяву вижу эти убийства и кровь на моих руках. Мне казалось, что я сам – Джек-Потрошитель! Может быть, скоро я действительно начну прозревать будущее, как Роберт Лиз. Можете представить, как будут смеяться надо мной Джеймс Стивен и Уолтер. Да, впрочем, вы и сами не воспринимаете мои слова всерьез…
– Это довольно затруднительно, – признается Дарлинг.
Минутой позже один из соседей, скучавший в одиночестве за соседним столиком и расслышавший, что речь идет о Потрошителе, без приглашения встревает в беседу. Весьма неучтиво с его стороны, но этот пожилой джентльмен с глазами бесноватого проповедника не обращает внимания на такие мелочи.
– Эти женщины не стоят наших забот! – уверяет он. – Они знают, что их занятие греховно, знают, что люди, с которыми они сходятся для удовлетворения своих низменных потребностей, могут быть убийцами или грабителями! Но это не останавливает их! Так почему же мы должны беспокоиться за их жизни?!
Подобные ему моралисты – большая редкость в Ист-Энде. Они, очевидно, понимают, какой прием их там ждет. Слова, которые вырывались из его рта, были плоскими, и сам он казался плоским, словно клоп, вытряхнутый из старой постели. Он, похоже, и в самом деле уверен, что проститутки выходят на улицу только из удовольствия.
– Да, да! – повторяет он, держа на весу чашку с кофе. – Вы ведь видите, что даже страх перед убийцей не останавливает их!
– Бог мой! – говорит Дарлинг… и не находит больше слов.
Фрэнсис Томпсон багровеет – ему-то найдется что сказать, но Гарольд Дарлинг быстро уводит его из кофейни, чтобы дело не дошло до скандала. Еще немного, и Томпсон наверняка отходил бы непрошеного собеседника тростью.
– Знаете, сдается мне, что нет большего дурака, чем старый дурак, – говорит Томпсон уже на улице.
Дарлинг очень рад, что они ушли вовремя. Томпсон забывает о том, что зависит от денег, высылаемых престарелыми родителями. А скандалы обычно весьма отрицательно сказываются на денежных пособиях. Литератору кажется странным, что родители вообще позволили Томпсону вести самостоятельный образ жизни, тем более в Лондоне, где столько ловушек для молодого человека.
– У них не было другого выбора! – поясняет журналист. Он уже несколько успокоился, хотя все еще бросает нервные взгляды через плечо, в сторону кафе. – Ну что за идиот! Встречаясь с такими людьми, я начинаю сомневаться в человечестве.
– Пожалуй, это слишком категорично, – комментирует Дарлинг.
– Ах, если бы… Вы ничего еще не знаете, – Томпсон останавливается и смотрит ему в глаза. – У меня словно земля уходит из-под ног, Дарлинг. Мир перевернулся, а вы этого еще даже не заметили, но скоро вы все узнаете, клянусь!
И, оставив литератора в замешательстве размышлять над этими словами, он исчезает в толпе.