Записки экспедитора Тайной канцелярии

И вновь его скорбная речь была некстати прервана – на этот раз поверенным. Дорожная пыль совсем извела беднягу, а тут еще и травы зацвели. Вот и не удержался – чихнул в присутствии сановитых хозяев, чем вызвал явное неудовольствие. Одно его оправдывало – всеми силами пытался молодой человек не допустить сей оплошности. Но щекотание, каждый раз невольно возникавшее у него об эту пору, оказалось сильнее. и он чихнул. Это его ужасно смутило, поверенный опустил глаза и задом ретировался из залы. В соседней комнате он смог дать волю своему организму. Отчихавшись, молодой человек положил папку с бумагами, которую все это время держал под мышкой, на комод и решил присесть в ожидании хозяев. Но заметил в дверях Полину, подскочил, начал кланяться и улыбаться. Девушка взглянула на чиновника и молча вышла из комнаты. Секретарь, сопровождавший ее, напротив, задержался и обратился к стряпчему:

– Может, вам в кабинет покойного пройти подготовить бумаги? А то неловко рядом с гробом…

Поверенный снова как-то весь задергался, заулыбался:

– Да не беспокойтесь, у меня тут все готово! – он хлопнул по папке, лежащей на комоде, и опять собрался присесть на краешек стула, но вдруг вскочил, завертелся, расплывшись в учтивой улыбке – из залы, где закончилась панихида, потянулось семейство. Старший из сыновей Якова Петровича случайно задел папку, и та упала. Поверенный, крутясь под ногами выходивших, попытался ее поднять, но Павел оказался ловчее, он схватил папку и протянул владельцу.

Чиновник, то и дело кланяясь отроку в знак благодарности, неловко повернулся, кто-то из гостей задел его локтем, и бумаги разлетелись по полу. В поднявшейся суете бедолага толком и не разобрал, куда угодили листы. Слава богу, секретарь помог. Документы были собраны и возвращены в папку, та заняла законное место под мышкой.

Глава II, в коей почтенное семейство собралось узнать волю покойного, да вот что из этого вышло

Заупокойную литургию отслужили в церкви, что уже более века была последним пристанищем древнего рода Соловьевых, священник перешел к отпеванию. Нелегко было провести на ногах столько времени, но Федосья Васильевна терпела и молилась. Скоро самой вот так же в гробу лежать.

Может, и о ней помолятся, вспомнят добрым словом за все то тепло, что дарила она племянникам. Своих-то детей Господь не дал, вот и нянчила она братниных, как родных. Хоть и шалопай был старший у Якова Петровича, да все родственник. Она ему то пряников привозила, то куличей на Пасху. А уж Полиночку как любила! Та росла маленькой прелестницей: кудри золотые, глазищи – что небо ясное, чистые-чистые, смышленая, ласковая. Ее-то уж особенно баловала. Но дети стали взрослыми, а сама она постарела, скоро и ее Господь приберет. С этими мыслями и не заметила старушка, как окончилась служба. Яков Петрович взял сестру под локоть, они в последний раз перекрестились у гроба и вышли из усыпальницы, молодежь последовала за ними.

Мерные удары раздались под сводами старой церкви – мужики принялись заколачивать гроб.

В столовой за поминальным обедом все больше молчали. Нужные слова уже были сказаны, формальности соблюдены. Наконец, смена блюд закончилась. Яков Петрович выдержал паузу, откашлялся:

– Ну что ж, пора послушать волю покойного, – осмотрел он родственников, словно солдат на плацу. Убедившись, что все готовы к оглашению завещания, он крикнул: – Где этот малахольный?

Малахольный долго ждать себя не заставил, тут же возник из-за двери. Ему тоже не хотелось до вечера здесь околачиваться, а потом в темноте трястись по буеракам, побыстрее бы уже покончить с этим делом, тем более что все бумаги он давно аккуратнейшим образом подготовил.

– Ну, милейший, огласите нам документ, к коему Иван Петрович приложил руку перед кончиной, – Яков Петрович отложил салфетку и замолчал в ожидании.

Поверенный шмыгнул носом, раскрыл папку., и учтивое выражение его лица странным образом изменилось. Он засуетился, забыл о присутствующих, начал перебирать бумаги одну за другой, но на весу это делать было крайне несподручно. Он нервно взглянул на стол, увидел пустое место на дальнем его конце и, смешно выкидывая вперед длинные ноги, направился туда.

Федосья Васильевна не выдержала:

– Дружочек, мы ждем, не томите!

– Ну долго еще? – поддержал сестрицу Яков Петрович.

– Да-да, – произнес поверенный.

Наконец, он разложил папку на столе, снова нервно перебрал листы, поднял глаза на хранивших удивленное молчание Соловьевых и произнес:

– Бумаги… нет!

– То есть как нет?! – грозно рыкнул на него Яков Петрович.

Таких шуток он терпеть не мог, хватало постоянных выходок Глеба, который и сейчас не удержался:

– Это надо же было трястись полста верст, чтобы уехать, несолоно хлебавши! Да, батюшка?

– Замолкни! – цыкнул старик на сына. – Завещание было, и никто не выйдет из дому, пока оно не найдется. Филька! – крикнул Яков Петрович. – Перо и бумагу! – приказал он возникшему в дверях лакею, тот почтительно откланялся и вышел исполнять приказ.