– Выключите прожекторы, мы поднялись к вам с важным и радостным сообщением… – еще раз повторил я; и мне опять не ответили. – Все нормально, друзья! – обращаясь к замершим в недоумении и страхе людям вокруг, сказал я в мегафон – голосом, исполненным воодушевления и бодрости. Они были стадом моим, я их пастырем, и мне выпало завершить наш исход достойно. Главное, нужно было дотянуть до рассвета, не допустить психоза, а с рассветом… с рассветом как-нибудь все уладится, не может не уладиться; раз прожекторы включились, даже если их и включила мертвая автоматика, должен же кто-то вступить с нами в контакт, и уж этот первый контакт замкнет дальше всю цепь. – Все как и должно быть, все в пределах ожидаемого, дорогие мои! – зажигательно прогрохотал я, поворачиваясь с мегафоном во все стороны. – Продолжим репетицию встречи! Все находятся в своих двадцатках?
Может быть, кто-нибудь и наблюдал за нами с этих прожекторных вышек, лично ли, скрытый слепящим светом, отраженным от мощных зеркал, при помощи ли телекамер, точно так же невидимых для нас, – мы, ни на что не обращая внимания, выстраивались колоннами, разворачивали транспаранты – «Метро действует! Метро готово принять своих первых пассажиров!», – опускались по команде, в знак нашей негордыни, смирения и готовности к подчинению, на колено – проделывали все, что было намечено, и я лишь не произносил своей речи.
Мы повторили церемонию встречи раз десять, и наконец свет прожекторов начал блекнуть, небо высветилось, и стало ясно, что близок уже восход.
Никто с нами за все это время вступить в контакт не пытался.
Отгороженные забором, мы были лишены мало-мальской свободы в своих действиях. Забор навязывал нам тактику ожидания. Но ожидать далее было невозможно. Сколько люди могли еще выдержать пытку бездействием? Ведь нельзя же было считать действием бессмысленное, пустопорожнее повторение одних и тех же механических движений, которыми я принудил их заниматься. Ну, еще десять, еще пятнадцать минут… а потом?
Следовало искать контакт самим.
«Отдых!» – дал я команду.
И пошел к литым, бесстворчатым железным воротам в заборе.
Я не дошел до них метров десять, когда откуда-то сверху на меня обрушился многократно усиленный динамиком властный, тяжелый голос:
– К воротам не приближаться!
С мощностью этого динамика мой мегафон не шел ни в какое сравнение.
Я остановился. Если я и не ждал именно такого окрика, то все же к чему-то подобному был готов. И у меня уже была подготовлена первая фраза.
– Метростроители приветствуют вас! – сказал я в мегафон. – Мы поднялись к вам с важным и радостным сообщением…
Больше я не успел произнести ничего – голос из динамика прогремел вновь:
– Отойдите от ворот!
Я остался стоять на месте.
– Мы поднялись к вам… – начал я, но динамик снова перебил меня:
– Отойти от ворот, и никому не приближаться к забору! В случае нарушения запрета будут приняты экстренные меры!
Я потерялся. Я попятился невольно назад и так, пятясь, дошел до своих. Если б еще я видел отдающего команды, к нему можно было бы обратиться с подготовленным заявлением, но невозможно же обращаться к голосу из динамика!
И однако нужно было что-то делать. Я не видел, но чувствовал, что все сейчас смотрят на меня.
– Стремянку! – глянул я назад, и слово побежало по губам от человека к человеку, и спустя мгновение мне уже несли ее. Стремянка была раздвижная, высокая, верхняя ее площадка находилась на высоте чуть не трех метров, и ни в какую другую пору никто б не заставил меня влезть на нее. С моей-то старческой ловкостью! Но тут я вскарабкался по ступеням, будто обезьяна, и только когда стал выпрямляться на верхней площадке, у меня задрожали ноги.
– Сойти с лестницы! – загремел голос в динамике, и в тот же миг я увидел, кто говорил.
Воздух уже сделался совсем прозрачен, режущий свет прожекторов почти втянулся в их стеклянные круглые зрачки, и больше не мешал смотреть в их сторону.
За бетонным забором было, оказывается, уже целое столпотворение. Стояли шеренги солдат в полной выправке, с автоматами на животах; бегали суетливо какие-то люди в штатском; бронетранспортеры, пожарные машины, машины «Скорой помощи» и еще всякие другие выстроились рядами поодаль; держась на уважительном расстоянии от всей этой техники, теснились там-сям уже достаточно многочисленные группки любопытствующего народа, и виднелись головы в распахнутых окнах двух близлежащих домов. А голос, отдававший приказания, принадлежал человеку в корзине телескопической «ноги» одной из пожарных машин, осторожно поднятой на не слишком большую высоту, он держал микрофон у рта, а на крыше кабины были установлены динамики.
– Немедленно сойти с лестницы! – повторно прогремели динамики, но я уже знал: ничего подобного! Может быть, лучшего момента для нашего заявления уже не будет, и я должен сделать это сейчас. Именно сейчас, стоя на этой стремянке.