Записки еврея

 Я не понялъ его и остановился на половинѣ фразы. Мы оба замолчали и какъ-то странно посмотрѣли другъ на друга.

 -- Юноша, ты просишь мѣста въ откупѣ?

 -- Да, отвѣчалъ я, робѣя.

 -- И увѣренъ, что если достигнешь этого блага, будешь безконечно счастливъ? Да?

 -- Не знаю, я буду стараться...

 -- Нѣтъ, произнесъ Рановъ рѣзко:-- ты не будешь счастливъ, какъ ни старайся. Ищи что-нибудь понадежнѣе.

 -- Я ни къ чему неспособенъ болѣе, замѣтилъ я, краснѣя.

 -- Ты еще очень молодъ. Приспособь себя къ чему-нибудь другому.

 -- Поздно,-- у меня жена...

 -- Скоро и ребенокъ будетъ! Несчастные евреи!.. Рановъ сострадательно посмотрѣлъ на меня и вздохнулъ.

 Я былъ въ крайне-неловкомъ положеніи.

 Вошелъ мой отецъ.

 -- Вашъ сынъ проситъ мѣста въ откупѣ.

 -- Онъ предупредилъ меня; я только что хотѣлъ васъ объ этомъ самомъ попросить.

 -- До вѣдь вы, раби Зельманъ, испытали уже это счастіе. Неужели вы посовѣтуете вашему сыну этотъ гнусный хлѣбъ?

 -- Что же дѣлать, другъ мой, когда другаго нѣтъ?!

 -- Найдется. Пусть ищетъ. Вы же себѣ отыскали!

 -- Благодаря вамъ. Но развѣ мой хлѣбъ питательнѣе и надежнѣе? Одинъ капризъ пьянаго Тугалова можетъ меня пустить до міру съ семьей. Я тотъ же откупной лакей, только съ большей отвѣтственностью и рискомъ.

 -- Зато и съ большей независимостью. Знаете ли, раби Зельнанъ, я, я самъ, великій управляющій, готовъ съ вами помѣняться; я вамъ отъ души завидую.

 Всѣ разомъ притихли. Каждый думалъ свою думу.

 -- Вотъ что, молодой человѣкъ. Если ты неизмѣнно рѣшился испытать откупное счастіе, то я тебѣ посодѣйствую.

 -- Значитъ, я могу надѣяться...

 -- Не торопись надѣяться. Права мои ограничены; служащихъ принимать я своею властью не могу: это дѣлаетъ самъ Тугаловъ. Я только могу тебѣ посодѣйствовать словомъ и совѣтомъ. Пріѣвжай къ Б. къ тому времени, когда я возвращусь изъ объѣзда, и явись ко мнѣ. Постараюсь.

 Отецъ разсыпался въ благодарностяхъ.

 О моей радости я сообщилъ женѣ, но она не поздравила меня и побѣжала къ моей матери и долго съ ней совѣщалась и шепталась.

 Когда Рановъ уѣхалъ, въ нашей семьѣ поднялась страшная гроза. Мать напала на отца и на меня; на меня же напала и жена.

  -- Ты сатанѣ продаешь душу сына, горланила мать на отца:-- чтобы избавиться отъ харчей, ты его гонишь въ адъ! Да ты лучше окрести его совсѣмъ,-- скорѣе дѣло будетъ, скаредъ ты этакій! Порядочные отцы, рискуя жизнью, спасаютъ дѣтей отъ ренегатства, а онъ...

 Отецъ увидѣлъ, что дѣло плохо и удралъ въ подвалъ. Мать накинулась на меня.

 -- Такъ вотъ какъ ты платишь матери за ея любовь? Такъ ты опозорить ее вздумалъ? Хорошъ сынокъ, нечего сказать!

 -- Не даромъ онъ надъ книжками торчалъ день и ночь; ночь и дочитался, добавила моя супруга, всплеснувъ руками.

 -- Молчи! прикрикнулъ я на жену.-- Ты вѣдь не мать!

 -- Она на тебя еще больше правъ имѣетъ, чѣмъ я, поддержала ее маменька.

 -- Именно поэтому-то она и молчать должна. Отыскивать хлѣбъ обязанъ я, а не она: пусть же ѣстъ готовый и не разсуждаетъ.

 -- Наѣшься твоимъ хлѣбомъ поскуднымъ! Вбилъ себѣ въ голову "свой хлѣбъ". Имѣлъ хлѣбъ готовый,-- нѣтъ, противенъ ему хлѣбъ моей матери!

 -- Ну, ужъ ты молчала бы лучше о хлѣбѣ твоей матери; онъ былъ для моего сына не очень-то сладокъ! озлобилась мать на невѣстку.

 -- Да и вашъ-то не слаще, дерзко уязвила жена.

 Началась женская свалка. Я улизнулъ, оставивъ дѣйствующихъ лицъ на съѣденіе другъ другу. Я любилъ мою мать, но когда на нее находилъ припадокъ фанатизма, я ненавидѣлъ ее. Все прошлое разомъ являлось передъ моими глазами, щипки и пинки за молитвы и обряды, страданія моего дѣтства, потерянный навсегда докторскій дипломъ, словомъ, вся изуродоватаая моя жизнь въ полномъ объемѣ.

 Сцены, въ родѣ описанной мною, повторялись каждый день. Мать пилила отца и меня, а жена довольствовалась одной жертвой -- мною. Но мое рѣшеніе было непоколебимо. Легко представить себѣ послѣ итого мою радость, когда въ одно туманное утро я очутился въ степи, на проселочной дорогѣ, изживавшейся между жидкими лѣсками и топкими болотами, на дорогѣ, пролегавшей между деревней -- мѣстомъ жительства родителей, и городомъ Е.-- центромъ моихъ завѣтныхъ надеждъ. Моя фантазія опережала черепашій шагъ двухъ полудохлыхъ кляченокъ съ свиными рылами, сонливо тянувшихъ скрипучій хохлацкій возъ, на которомъ дремалъ мой полупьяный мужикъ-возница, и на которомъ я предвкушалъ заманчивый запахъ той сивушной стихіи, въ которую собирался окунуться съ головою. Воображеніе -- такой чародѣй, который любое лягушечье болота превратитъ въ чертогъ, населенный божественными феями. Подъ вліяніемъ разыгравшагося воображенія я вступалъ уже въ этотъ чертогъ, но, увы! проснулся въ болотѣ: возъ, во врежя моего полусна, опрокинулся у края топкой лужи... Вскочивъ испуганно на ноги и вытирая лицо, опачканное жидкою грязью, я не догадался, что это мелкое событіе аллегорически разсказало мнѣ исторію откупной карьеры... Съ трепетомъ надежды въ сердцѣ я явился къ Ранову. Отъ него, какъ я полагалъ, зависѣло рѣшеніе моей участи.

 Онъ принялъ меня ласково.