Записки еврея

 Откупщикъ и его управляющій ушли въ боковую дверь. Рыжій подбѣжалъ во мнѣ. Онъ былъ неузнаваемъ: въ одну минуту онъ выросъ на цѣлую четверть аршина, станъ его выпрямился и глаза заискрились дерзостью.

 -- Жалованья не получишь: я напередъ знаю резолюцію. О, лучше меня его никто не знаетъ!

 -- Какъ-же безъ жалованья служить?

 -- Неудобно -- ну, и проваливай отъ насъ подальше. У насъ такъ...

 Въ эту минуту боковая дверь опять заскрипѣла. Рыжій стоялъ уже въ прежней смиренной позѣ у стѣны. Рановъ знакомъ пригласилъ меня въ кабинетъ. Нѣсколько дрожа, я вступилъ въ это кабачное святилище.

 Кабинетъ откупщика былъ такъ же грязенъ и мраченъ, какъ и передняя. Онъ отличался только тѣмъ, что въ немъ находились какая-то жесткая кровать, прикрытая безцвѣтнымъ одѣяломъ, письменный ветхій столъ съ множествомъ ящиковъ, на которомъ были разбросаны въ живописномъ безпорядкѣ цѣлыя кипы бумагъ и счетныхъ книгъ; на полу была симметрически разставлена опечатанная крупная и мелкая стеклянная посуда, издававшая сивушный запахъ; разныя гардеробныя принадлежности небрежно валялись по стульямъ.

 Я остановился у дверей.

 -- Ты будешь принятъ въ канцелярію, милостиво объявилъ мнѣ Тугаловь.-- Рановъ берется тебя пріучить. Современемъ и жалованье получишь, если заслужишь. Но смотри въ оба. У меня строгіе порядки. Чуть того... какъ щепку вышвырну. Ну, чего еще ждешь? Ступай!

 Я упалъ съ седьмаго неба. "Современемъ и жалованье получишь". Вотъ тебѣ и свой хлѣбъ, подумалъ я, горько подсмѣиваясь надъ самимъ собою, надъ своими сангвиническими надеждами, и съ поникшею головой поплелся безъ цѣли по ухабистой улицѣ. Рановъ догналъ меня.

 -- А что, хорошъ онъ? спросилъ меня Рановъ, заливаясь смѣхомъ.-- Ты, братъ, однакожъ не тужи; чрезъ мѣсяцъ, много два, тебѣ будетъ назначено жалованье. За это я ручаюсь, лишь бы ты понялъ дѣло.

 Я нѣсколько ожилъ.

 -- Кто такой этотъ противный рыжій еврей, который торчитъ въ передней?

 -- О, братъ, это у насъ самый главный. Съ нимъ ссориться опасно.

 -- Что же онъ такое?

 -- Онъ, собственно говоря, никакой должности или обязанности не имѣетъ. Онъ-единственный любимецъ Тугалова. Онъ собираетъ всѣ городскія сплетни и сообщаетъ ихъ своему патрону, онъ -- ходячая газета откупщика; онъ, глазами аргуса, слѣдитъ за всѣми поступками откупныхъ служителей и даже за ихъ домашнею жизнью. Онъ какими-то таинственными путями узнаетъ, что стряпаютъ у каждаго изъ его сослуживцевъ къ обѣду, и о всякой малѣйшей роскоши доноситъ Тугалову. Если роскошь эта хоть сколько нибудь превышаетъ средства служащаго,-- виновный подвергается брани и даже побоямъ, а въ иныхъ случаяхъ немилосердно изгоняется.

 -- Отчего-же человѣкъ не имѣетъ права на заработанныя деньги позволить себѣ нѣкоторую роскошь?

 -- Тугаловъ утверждаетъ, что роскошь ведетъ къ расточительности, а расточительность -- родная сестра мошенничеству; мошенничать-же, по его мнѣнію, имѣютъ право только откупщики, но не ихъ служащіе. Недавно онъ потребовалъ къ себѣ на судъ одного изъ нашихъ служащихъ по доносу рыжаго, но требуемый, предвидя кулачную расправу, отказался отъ службы, а явиться не захотѣлъ. И за что-же, ты думаешь?

 -- За что?

 -- За кашу.

 -- Какъ за кашу?

 -- Очень просто. Рыжій донесъ, что этотъ повѣренный ежедневно ѣстъ гречневую вашу съ подливкою гусинаго жира, довольно цѣннаго матеріала у евреевъ.

 -- И сколько получаетъ рыжій за свою обязанность?

 -- Всего нѣсколько рублей въ мѣсяцъ. Но онъ пользуется взятками отъ каждаго кабачника, отъ каждаго откупнаго служителя. Онъ накопилъ уже нѣсколько тысячъ, которыя пускаетъ въ ростъ. Предъ откупщикомъ онъ притворяется забитымъ, уничиженнымъ, нищимъ, голодающимъ. Онъ вмѣстѣ съ прислугою пользуется объѣдками изъ откупщичьяго стола, ползаетъ предъ откупщицею и ея роднею. Но его хлѣбъ тоже горекъ: онъ цѣлыя ночи напролетъ стоитъ у дверей кабинета, когда Тугаловъ тянетъ прокисшую вишневку и по заказу бесѣдуетъ съ этимъ пьяницей. Нерѣдко достаются ему и жестокія потасовки. Онъ все терпѣливо переносятъ и копить деньгу.

 -- Это ужасно!

 -- Еще не то увидишь. Не напрасно я тебѣ отсовѣтовалъ принимать этотъ откупной, скверный хлѣбъ.

 Пока, я еще и сквернаго хлѣба не имѣлъ; я его видѣлъ только въ перспективѣ, поступивъ ученикомъ по бухгалтерской части. Я работалъ какъ волъ цѣлые дни и вечера. Благодаря расположенію управляющаго и заботливости моихъ сослуживцевъ, полюбившихъ меня за мой усидчивый характеръ и трудолюбіе, я быстро усвоивалъ откупную науку, для которой требовались одна азбука и первыя четыре правила ариѳметики. Я, молодая, свѣжая, горячая почтовая лошадь, бѣжалъ, не щадя силъ, лишь бы скорѣе добраться до станціи, въ ожиданіи корма...