Записки еврея

 Я, къ счастію моему, попалъ въ среду сослуживцевъ, молодыхъ евреевъ, вполнѣ сходившихся со мною въ религіозныхъ и житейскихъ мнѣніяхъ. Всѣ они происходили изъ такой же туманной сфера, какъ и я; всѣ они прошли ту же грустную житейскую школу, какъ и я, съ различными, конечно, оттѣнками, всѣ жаждали европейскаго образованія, сознавая, что старая гниль, которою напичкали ихъ мозги, составляетъ лишь бремя безполезное, негодный баластъ, выбросить который за бортъ скорѣе полезно, чѣмъ вредно; всѣ они понимали и твердо рѣшились перевоспитать себѣ и выработать убѣжденія, болѣе подходящія къ живой истинѣ, чѣмъ къ мертвому ханжеству. Во главѣ ихъ сталъ управляющій Рановъ, человѣкъ зрѣлый, разумный, начитанный, съ теплымъ сердцемъ и свѣтлой головой. Всѣ мы сошлись, какъ родные братья и смотрѣли на нашего коновода Ранова, какъ на старшаго брата. Рановъ вполнѣ понялъ свою благородную роль, и мастерски ее выполнялъ. Во время откупной службы, онъ былъ управляющій, которому мы съ большимъ уваженіемъ подчинялись, но какъ только часы нашей службы истекали, мы, по вечерамъ, собирались въ грязноватый кабинетъ Ранова, и образовывали вокругъ него самую внимательную, любознательную аудиторію. Онъ, впрочемъ, не игралъ абсолютную роль нашего учителя, онъ только былъ президентомъ нашего маленькаго кружка либераловъ. Въ этомъ кружкѣ обсуждались самые серьёзные вопросы религіозной и экономической жизни евреевъ, предлагались разные утопическіе способы къ искорененію національныхъ недостатковъ, въ перевоспитанію евреевъ, къ испрошенію у правительства разширенія правъ для евреевъ, словомъ -- этотъ миніатюрный кружокъ безсильныхъ юношей мечталъ вслухъ объ осуществленіи различныхъ переворотовъ въ еврейскомъ бытѣ. Когда мы ужъ черезчуръ увлекались, Рановъ насъ отрезвлялъ однимъ холодно-разумнымъ замѣчаніемъ, однимъ логическимъ выводомъ, которому умѣлъ придавать полную неопровержимость. Кружокъ этотъ, сверхъ того, образовывалъ, такъ-сказать, умственную ассоціацію; всякое индивидуальное умственное достояніе принадлежало всѣмъ намъ, имъ дѣлились побратски, всякій изъ васъ отдавалъ кружку все то, чѣмъ былъ богатъ, или на что претендовалъ. Рановъ былъ относительно силенъ въ русской словесности, и читалъ кружку все, что появлялось разумнаго, дѣльнаго въ отечественной литературѣ. Одинъ изъ кружка, обладавшій необыкновенною памятью и зазубрившій наизусть цѣлый лексиконъ иностранныхъ словъ, вошедшихъ въ русскій языкъ, служилъ намъ живымъ лексикономъ; другой изучилъ грамматику, риторику и логику и весь кружокъ пользовался его готовыми свѣдѣніями; третій читалъ еврейскія философскія книги и передавалъ кружку всѣ замѣчательныя мысли сей туманной мудрости, словомъ -- каждый изъ членовъ обязанъ былъ, какъ пчела, высасывать извѣстные книжные цвѣтки и выработывать по мѣрѣ своихъ силъ медъ для всѣхъ. Здѣсь работали нетолько теоретически, но и практически задавались литературныя темы, разсматривались сочиненія, задавались и разрѣшались математическія задачи, и проч. Чрезъ нѣкоторое время, нашъ кружокъ обогатился еще однимъ замѣнательнымъ членомъ, внесшись въ машу общую жизнь новые элементы и новую жизнь. Это былъ русскій богословъ, давнишній другъ Ранова, весьма развитый, богатый основательными познаніями, рьяный утопистъ и міропреобразователь. Рановъ уступилъ ему первенство. Мы ему почти поклонялись. Нашъ новый глава смотрѣлъ на матеріальную жизнь не съ еврейской точки зрѣнія. Онъ былъ нѣсколько эпикурейцемъ: любилъ плотно покушать, и выпить, нерѣдко даже чрезъ мѣру. Наши вечернія бесѣды часто кончались умѣренной попойкой. Въ описанномъ мною кружкѣ я былъ самый младшій годами и самый бѣдный познаніями. Я чувствовалъ свое безсиліе, и самолюбіе мое не мало отъ этого страдало. Вотъ почему я съ такою жадностью опять набросился на книги и книжки, къ крайнему прискорбію моей половины.