Записки Флэшмена. Том 1.

Я всегда держался крайне предупредительно: «утро доброе» и «вот вам доллар», – с этими мерзкими скотами, шмыгающими по дворцу с разными лоскутами, шнурками и лентами, которые, видимо, являлись какими-нибудь могущественными идолами – откуда мне было знать? Они не хуже кабинета министров помогали Ранавалуне вершить политику, высыпая на доску вроде шахматной бобы и строя различные комбинации,[881] итогом которых, как правило, являлась чья-нибудь насильственную смерть. Королева принимала их в любой час – я наблюдал, как она восседает на троне, служанки примеряют ей новые французские туфли, а эти ребята возятся в сторонке, бормоча над своими бобами; выслушав их совет, она зловеще кивает, находит взглядом клык или бутылку, как бы в поисках одобрения, и выносит приговор. Однажды они ввалились в комнату, когда мы принимали ванну; продолжать наши занятия, пока они раскладывали кости, было крайне неуютно, но Ранавалуна даже бровью не повела.

Если и оказывал влияние на нее еще кто-то кроме этих бормотунов и собственных необузданных страстей, так это ее единственный сын, принц Ракута, – тот самый малый, к которому Лаборд пристроил Элспет. Принца провозгласили наследником, хотя был он не сыном короля, а одного из ее любовников, которого она впоследствии сплавила куда подальше. Впрочем, по малагасийскому закону, любой сын вдовы, законный он или нет, считался сыном ее покойного мужа, так что Ракута должен был унаследовать трон. И у меня сложилось впечатление, что весь Мадагаскар давно не прочь выкрикнуть: «Да здравствует король!» Должен сказать, вопреки предвзятому мнению, сложившемуся у меня о нем, принц оказался полной противоположностью своей матери: добрый, жизнерадостный юноша, делавший все возможное, чтобы образумить свою кровожадную родительницу. Всем было известно, что если принцу случалось вдруг оказаться там, где палачи королевы готовились привести приговор в исполнение и он приказывал им отпустить жертву, они слушались, и мамаша тоже не говорила ни слова. Ему стоило бы, в целях снижения смертности, без конца рыскать по стране, выкрикивая: «Отставить!», но принц и так старался, и люди любили и благословляли его, что вполне естественно. Почему Ранавалуна не покончила с ним, ума не приложу – видно, какая-то роковая слабость.

Как бы то ни было, упоминание о Ракуте возвращает нас к ходу рассказа, ибо через три недели с начала исполнения своих новых обязанностей я встретил его и соединился, пусть на миг, со своей дорогой женой. До того момента я пару раз встречался с Лабордом, когда тот считал момент безопасным, и докучал ему просьбами свидеться с Элспет, но француз отнекивался, говоря, что это слишком рискованно и нужно дождаться благоприятного момента. Дело обстояло так: Лаборд объяснил Ракуте, что Элспет моя жена, и умолял позаботиться о ней, спрятав поглубже, ибо если королева разнюхает о существовании у своего нового любовника и фаворита жены, то адье – не сносить головы миссис Флэшмен, да скорее всего и юному Гарри тоже. Ревнивая старая ведьма. Ракута, будучи добрым малым, согласился, и Элспет оказалась в полной безопасности, да и обращались с ней не как с рабыней, а как с гостьей. А мне в то самое время, заметьте, приходилось из последних сил ублажать эту ненасытную бабуиниху! Элспет, слава Б-гу, об этом ничего не сказали, навешав ей лапши про мои очень важные военные обязанности, что, впрочем, было почти правдой.

Странное положение вещей, скажете вы, но для Мадагаскара – ничего необычного, мне приходилось наблюдать и слышать куда более причудливые истории. В первые несколько месяцев я был настолько ошеломлен случившимся, что просто принимал эту запутанную ситуацию как факт. Только две вещи беспокоили и озадачивали меня. Как могла королева, в руках которой имелась всепроникающая шпионская сеть под началом мистера Фанкануникаки, ни сном ни духом не знать о прекрасной златовласой рабыне, поселившейся во дворце ее сына? И с какой стати – вот это самое интересное – Лаборд и Ракута решили принять во мне и Элспет такое нежное участие? Кто я для них, в конце-то концов? Я, как вы могли убедиться, подозрительный тип и не склонен верить в альтруистические порывы. У меня не исчезало ощущение, что здесь не все чисто. И оно оправдалось.

Лаборд представил меня Ракуте однажды вечером, когда Ранавалуна так кстати отправилась смотреть бои буйволов, любимое свое развлечение. Вошло в пословицу, что единственными живыми существами, к которым она испытывала человеческие чувства, были боевые быки, и те несколько раз в жизни, когда она плакала, происходили из-за смерти или тяжелых ран, полученных этими животными на ринге. Так что случай показался удобным, чтобы улизнуть с арены на часок-другой, и в обществе Фанкануникаки, Лаборда и одного из главных военачальников по имени граф Ракухадза я отправился в загородный дворец принца под Антаном.