Записки Флэшмена. Том 2.

Я продрался сквозь заросли тростника, проклиная свою неудачу, и укрылся под берегом, высота которого здесь достигала около тридцати футов. Надо мной, сразу под нависающим обрывом было нечто, напоминающее песчаный выступ. Если бы мне удалось забраться на него, я был бы надежно прикрыт и сверху, и снизу, так что я начал карабкаться по практически отвесной стене, с усилием выдалбливая ямки в размокшей глине. Это было трудным делом, но я опасался лишь одного — в любую минуту сверху могла высунуться лохматая голова и — я пропал. По мере приближения к своей цели, я уже мог слышать, как сикхи болтали возле орудий, позиции которых, к счастью, располагались ярдах в двадцати от края обрыва. Все же последние несколько футов я поднимался буквально с сердцем, колотящимся где-то в пятках. Наконец я достиг вожделенного выступа и был дополнительно обрадован тем, что он простирается на добрый ярд вглубь под нависающим склоном; пара рывков — и я проскользнул туда, надежно прикрытый со всех сторон, но при этом с отличным видом: на милю вверх по течению реки и на позиции хальсы на южном берегу. И тут перед моими глазами развернулась великая Битва при Собраоне.

Каждый солдат скажет вам, что образы и звуки, запечатлевшиеся в памяти в пылу схватки, остаются живыми даже спустя пятьдесят лет... но при этом вы теряете чувство времени. Я до сих пор так и вижу Джорджа Пэджета, с чирутой, зажатой в зубах, когда он наклонился в седле, чтобы поднять меня на ноги на батарее под Балаклавой; у меня в ушах до сих пор так и звучит странный кашель Кастера, когда он вдруг опрокинулся на спину, а кровь брызнула у него изо рта — одному лишь Богу известно, как долго на самом деле длились эти мгновения. В Балаклаве, как мне сказали, все заняло едва ли двадцать минут, а при Жирных Травах — около пятнадцати — ну что же, я был в обоих местах, с начала и до конца и думал, что все это заняло, по крайней мере, час. При Собраоне, где я был по большей части зрителем, нежели актером, отсчет времени шел совсем по-другому. Я полагал, что с момента, когда мы с Сардулом переправились по мосту до той минуты, когда я устроился в своем убежище, прошло, самое большее, полчаса; в действительности же, это заняло от двух до трех часов, и за это время, пока Тедж спорил насчет размеров своей норы, а я галлонами глотал воду Сатледжа, судьба битвы была решена. Вот как это было.

Атака нашего левого крыла, свидетелем которой я был, была отбита с тяжелыми потерями. Наше наступление на другом фланге и в центре было задумано в качестве отвлекающего маневра, но когда Пэдди увидел, что левый фланг пятится, он превратил отвлекающий маневр в пукка-штурм сквозь убийственную стену огня. Однако нашим солдатам как-то удалось прорваться сквозь нее и ударить по сикхской обороне практически по всей длине извилистой линии траншей — на протяжении двух с половиной миль, так что почти целый час среди рвов и укреплений шла дикая схватка врукопашную. Наших несколько раз отбрасывали — снова и снова, но они настойчиво шли вперед: британские и индийские штыки, кинжалы гуркхов против тулваров, ужасная резня, никаких хитрых маневров и прочих уловок, просто бойня — это была настоящая битва, как ее понимал Пэдди Гауг и разве сикхи не были готовы к этому?

Они сражались как сумасшедшие — и, похоже, это предопределило их уничтожение, поскольку, стоило сикхам отбить очередную атаку, как они спрыгивали во рвы, добивая наших раненых. Ну, что ж, этого не следовало делать на глазах мистеров Аткинса, Сипая и Гуркхи — ради своего же блага. Наши люди вновь бросались на них в убийственном гневе. Когда штурмовые лестницы оказывались слишком коротки, они лезли по плечам друг друга, карабкались по мертвым телам и, наконец, просто вышвырнули сикхов из первой линии их укреплений, причем почти без единого выстрела. Опытные бойцы со штыками всякий раз брали верх над фехтовальщиками и копьеносцами, так что сикхов гнали целых два фарлонга по изрытой ядрами земле до второй линии траншей, где атакующих уже ожидали канониры хальсы — и тут Гауг, наконец, показал, что он все же не только хулиган, но еще и генерал.

От моей норы до второй линии обороны сикхов было всего около полумили, так что я видел их пушкарей ясно, как на ладони, так как ветер стягивал дым вниз по реке. Они палили из своих полевых пушек, горных орудий на верблюжьих вьюках и тяжелых мушкетов до тех пор, пока стволы не раскалились почти докрасна; вся линия траншей была словно охвачена огнем — такими частыми были залпы, которые просто засыпали металлом и землей траншеи первой линии, из которых наша пехота при поддержке конных батарей пыталась идти на штурм. Между второй линией укреплений и рекой многотысячная конница и пехота хальсы перестраивалась, готовясь к контратаке, если для таковой представится шанс. Но Гауг сделал все, чтобы этого так и не случилось.