Записки Флэшмена. Том 2.

— Насколько понимаю, все делали ставки прежде, чем его высочество сдавал? — продолжаю я. — Клали свою фишку или фишки прямо на стол, так? Затем, видимо, сдавались карты, его высочество объявлял количество очков у банкира, после чего игроки платили или забирали выигрыш в зависимости от результата?

Берти уныло хрюкнул — происходящее не нравилось ему ровно настолько, насколько доставляло мне удовольствие, хочу заметить.

— Хорошо, что дальше?

Все молчали, переглядываясь.

— Ну же, джентльмены, — подбадриваю я. — Кто заметил жульничество Гордон-Камминга? Когда и как это происходило?

Это было все равно что рвать зубы — они мялись и мычали, по крайней мере Ковентри, которому Уильямc пытался что-то доказать; Берти тем временем поджал губы и кинул сигару в огонь. Наконец свидетели более-менее разговорились. При самой первой раздаче молодой Джек Уилсон видел, как Камминг поставил пять фунтов, а потом, когда их сторона выиграла и принц начал расплачиваться, юноша с изумлением заметил, что ставка Камминга волшебным образом возросла с одной красной фишки до трех — то есть с 5 до 15 фунтов. Ошибиться Уилсон не мог, поскольку Камминг выкладывал ставки на лист белой бумаги, которую использовал для записей. Молодой человек нашел это чертовски странным, и позднее, на пятой или шестой раздаче — точно он не запомнил, — когда их сторона снова выиграла, ему бросилось в глаза, как Гордон-Камминг незаметно роняет на лист с красной фишкой еще три таких же. Он невозмутимо загреб 20 фунтов, и Уилсон шепотом поделился с Ливеттом, сидевшим рядом, новостью, что его подполковник, похоже, нечист на руку. Ливетт поклялся, что Уилсон, должно быть, ошибся, но стал наблюдать сам, и лопнуть ему на месте, если не заметил, как Камминг еще дважды проделал свой трюк. В первый раз он подкинул две пятифунтовые фишки, а во второй — одну. Оба раза имели место, когда их группа объявлялась победившей.

Обвинение, изложенное так, в деталях, выглядело весомо, пришлось мне признать, и в поросячьих глазках принца блеснуло торжество.

— Вот видите, Флэшмен — два свидетеля, причем один — его собственный однополчанин! И оба уверены, что не ошиблись!

— А вы сами ничего не заметили, сэр?

— Абсолютно. Я был слишком занят с картами и банком.

Это верно, занят. Но было еще нечто чертовски странное, что свидетели явно проглядели.

— Если Камминг жульничал, — продолжаю я допрос, — то какого дьявола он использовал яркие фишки — красные пятифунтовые? — Я указал на шкатулку. — Гляньте, их за милю видно! А чтобы сделать их еще заметнее, наш злодей кладет их на белую бумагу! Провалиться мне на месте, сэр, даже если он хотел попасться, то не мог придумать лучшего способа!

Это собравшиеся объяснить не могли, а Берти воскликнул раздраженно, что я вполне могу быть прав, но какого бы цвета не были эти проклятые фишки, Камминг явно мухлевал со ставками, и что, мол, прикажете нам делать, а?

Я ответил, что выслушал историю молодого Уилсона и Ливетта, но что говорят остальные трое? Уильямc заявил, что после первого вечера Уилсон поведал своей матери о том, что они с Ливеттом видели; проинформированы были также сестра Уилсона и ее муж, парень по имени Лайсет Грин. Все они договорились не спускать глаз с Камминга вечером следующего дня, во вторник. Молодой Уилсон организовал, чтобы для игры использовали длинный стол в бильярдной, который застелили сукном и провели мелом линию, за которую игроки должны были класть фишки. Им казалось, что так Камминг не решится на подлог. Я не верил собственным ушам.

— Они с ума сошли? — говорю. — Будучи уверены, что имеют дело с шулером, они готовятся играть опять и шпионить за ним? И им даже в голову не приходит поделиться с хозяином дома или с кем-то из старших?

Ковентри потупился, Берти же принялся бурчать про жуткое состояние современного общества, о безмозглых выскочках, не имеющих понятия и про то, какой он был дурак, отправившись за сто миль в это треклятое место и т.д и т.п. Уильямc заявил, что миссис Уилсон стремилась любой ценой избежать скандала, а если бы они не стали играть, это выглядело бы странно, поползли бы слухи и далее в том же духе.

— Ладно, что случилось вечером во вторник? — спрашиваю я. — Его снова видели жонглирующим фишками?

— По меньшей мере дважды, — отвечает Уильямc. — Мы заметили, как Камминг толкнул через линию десятифунтовую фишку, когда его высочество объявил баккара банка.

Это значило, что банкир проиграл.

— Во втором случае, он воспользовался карандашом, чтобы подпихнуть пятифунтовую фишку, увеличив с двух до семи фунтов свою ставку, которую я, — уныло продолжает Уильямc, — ему и оплатил, будучи крупье.

— Но сами вы ничего необычного не заметили?

— Нет... хотя помню, как во время одной из раздач — не могу сказать какой — Камминг сказал его высочеству: «Здесь еще одна десятифунтовая, сэр». Из чего я заключил, что это был тот самый случай, когда он сыграл... ну, не по правилам.

Да, этот Уильямc был из числа благопристойных ослов, которые избегают называть вещи своими именами.