Записки Флэшмена. Том 2.

— Это не ответ. Слушайте сюда: насколько мне известно, свидетели утверждают, что два или три раза вы клали перед собой пятифунтовую ставку, а затем, стоило объявить вашу группу выигравшей — хоп-ля! — и вот уже пятнадцать. Как такое возможно? Подумайте, приятель — если верить им, это вы добавляли две красные фишки к той, что уже лежала на столе. Вы это делали? Имели возможность? Нет, перестаньте орать, думайте! Если вы не мухлевали, то как оказывались там эти лишние фишки?

Он стоял, потирая лоб, потом повернулся и на лице его читалась полная растерянность.

— Не знаю, Флэшмен. Это невозможно... Клянусь, я никогда не изменял ставку, после того как... — Тут Камминг вдруг остолбенел, глаза и рот его раскрылись, он издал судорожный вздох. — О, мой бог! Конечно! Coup de trois!Так и есть, Флэшмен, это coup de trois!

И с губ его срывается громкий скрипучий звук, который я расценил за свидетельство облегчения.

— Что это еще за coup de trois?

— Моя система! — Глаза у него блестели. — Как только я сразу не подумал? Я утраивал, не понимаете? Смотрите.

Он выудил из кармана горсть монет, рассыпав их повсюду, а одну положил на стол.

— Вот — это моя пятифунтовая ставка. Я выигрываю и получаю второй пятифунтовик из банка. — Камминг шлепнул рядом вторую монету. — Оставляю их лежать и добавляю еще пять... — Стукнула третья крутляшка. — И получается моя ставка на следующий кон — пятнадцать фунтов! Я всегда так играю! Ставлю пять, выигрываю еще пять и добавляю третью пятерку! Получается coup de trois!

Подполковник залился торжествующим смехом.

— Боже, это же старо, как горы! Каждый понтер знает эту систему, но только не зеленые мартышки вроде Уилсона и Ливетта! Они видели, как я ставлю пять, отворачивались и поворачивались снова, когда объявляли очки и банкир расплачивался. И видели три фишки: мою изначальную ставку, выигрыш и третий пятифунтовик, который я добавлял для следующей раздачи! Все яснее ясного! — Он мощно выдохнул и уселся в кресло. — А неопытные новички вкупе со старой девой и домохозяйкой решили, что я нечисто играю!

— Есть проблема — они убеждены, — говорю я, — что вы добавляли фишки, после того как оглашали счет, но до того как банкир платил выигрыш. И что вы получали пятнадцать фунтов.

— Они ошибаются, вот и все! Это вопрос... хм-м... ощущения времени, так скажем.

— С их слов, однажды вы смухлевали со ставкой и потребовали выплаты дополнительных десяти фунтов из банка...

— Чепуха!

— ... а в другой раз протолкнули фишку карандашом через линию...

— Ложь! — Мой собеседник снова вскочил, побелев от гнева. — Проклятье, неужели вы не понимаете? Не видите, что произошло? Один юный идиот увидел мой coup de trois, счел его жульничеством, рассказал другим юным идиотам, и поскольку они оказались не умнее его — и с готовностью поверили в худшее — все стали видеть то, чего и в помине не было! Проталкивать фишку карандашом! Жуть! — В возбуждении он ухватил меня за руку. — Ну неужели вы не понимаете, Флэшмен?

По правде я понимал, и чувствовал, что, скорее всего, нашел разгадку. В его словах есть здравый смысл... вроде бы. Новоиспеченные игроки, как Ливетт и Уилсон, понятия не имеющие о хитрых системах, используемых асами вроде Камминга, вполне могли превратно истолковать его действия. Как он и сказал, тут все решал вопрос временных интервалов, а в примитивно организованной домашней игре, без крупье в первый вечер и с банком, выплачивающимся кое-как, вполне могло случиться, что юнцы сочли подполковника еще ожидающим выплаты, тогда как он просто оставил выигрыш лежать, где лежит, добавив к нему добавочную фишку для следующего кона. Если предложить это объяснение свидетелям, оно наверняка посеет в них сомнение. Берти же ухватится за него, как за спасательный круг, и остальным, ради сохранения приличий, придется признать, что произошла ошибка.

Если и существовал кот в мешке, то я его выпустил. Затея, обещавшая стать грандиозным скандалом, обернулась хлопком подмокшей петарды, и этот чертов баронет уйдет отсюда без единого пятнышка на своем треклятом гербе... Так показалось мне в тот миг. С самого начала я, как помните, опасался, что сыщется простое объяснение, и вот теперь нашлось более-менее приемлемое, пропади оно пропадом. Обидно было до слез, и еще обиднее потому, что я собственными руками указал ему чертову лазейку.

— Неужели вы не понимаете? — нетерпеливо повторил Камминг. — Господи, все ясно как день! Вы не можете не видеть! Это понятно любому, у кого есть мало-мальские мозги — даже дубина Уильямc не сможет отрицать факта! Я прав?

Я изобразил на лице мину судьи и пробормотал, что, скорее всего, так.