Записки фронтовой медсестры

В Славуте я еще не отошла от сыпного тифа, как заболела тропической малярией. Когда болела тифом, мне наголо остригли волосы, кто-то дал мне косыночку, и я так и ходила в этой косыночке. Мне сказали не говорить, что я болела тифом, мол, завелись вши, потому и остригла волосы. Иначе немцы убьют, они боятся тифа. Малярия меня трясла, каждый день сильный озноб, температура 41, а немцы собрались нас отправлять в Германию. У меня страшный озноб, зубы стучат. Подошла ко мне высокая женщина, черная, очень худенькая и дает мне три порошка хины. «Выпей, тебе будет легче». Я приняла три этих порошка и мне стало легче, перестало трясти, только слабость осталась.

Глава 9. Жизнь в Германии

И вот, 23 февраля 1943 года, когда наша армия перешла в наступление, немцы нас решили вывозить в Германию. Хорошо запомнила эту дату, День Красной Армии. Нас погрузили в товарный поезд и повезли на Германию. Сначала привезли в Ровно, там мы переночевали одну ночь. Затем снова нас построили, ходили какие-то женщины, тыкали пальцем, и немцы этих женщин отбирали. Я толком ничего не помню по Ровно, т. к. я была больная и мне было все безразлично. Потом нас погрузили в товарный поезд и повезли в Германию. Привезли нас в город Зоест, в какой-то лагерь. Там сразу всех раздели и отправили в баню, а наши вещи в дезкамеру. После бани нам долго пришлось стоять совершенно голыми и ждать свои вещи. Потом загнали нас в холодные бараки на нары, без постели, одни голые доски. В холодном бараке меня снова начала трясти малярия. В этом лагере нас охраняли всего два полицая, немцы- старички, т. к. вся молодежь была мобилизована на фронт. Немцы сварили нам брюкву, немытую, с шелухой. Наши женщины подняли бучу: «Вы нас за людей не считаете. Хороший хозяин свиньям моет все, когда варит, а Вы людям варите с землей, с шелухой». Женщины поймали повара и хотели его в котел головой засунуть, чтоб он сам ел то, что сварил. Подбежали      старички-полицаи с винтовками через плечо, но они не успели снять те винтовки, как наши женщины вырвали у них эти винтовки и разломали их, совсем.

В этом лагере мы были месяц или два, не помню. Когда немцы привезли нас в Германию, нам сказали, что мы уже не военнопленные, а гражданские и пойдем работать на их заводы. Мы им сказали: «На Украине нас не отпустили, как мы просились, то в Германии нам ваша воля не нужна, и работать на ваших заводах мы не будем, не будем делать бомбы и снаряды, которые будут убивать наших людей. А будете силой заставлять нас работать на ваших заводах, так мы ваши заводы развинтим и поломаем».

Меня малярия уже трясла так, что я не могла ходить. Было еще много тяжелобольных, и никто нам не оказывал никакой помощи. Тогда собрались врачи во главе с Евгенией Лазаревной Клем, она была еврейкой, хорошо владела немецким языком. Они пошли к немцам и меня взяли. И сказали им: «Вот вы, немцы, считаете себя цивилизованными людьми, а нас называете свиньями. Но вот эти «свиньи» всех ваших военнопленных лечили, а вы – «цивилизованные» нашим больным женщинам никакой медицинской помощи не оказываете. Мы все – врачи и будем сами лечить, только дайте нам медикаменты». Тогда немцы собрали всех больных, человек 40 и отправили в больницу. Я уже не ходила, меня женщины несли в ту больницу на носилках, а всех остальных отправили в концлагерь за неповиновение, за то, что не хотели работать на их заводах.

Нас поместили в барак из досок на территории немецкой больницы, за нами ухаживали сестры-монашки. Утром на обход пришел старый врач-немец, назначил мне анализ крови на малярию, малярия подтвердилась. Врач назначил мне пить хинин, от которого я оглохла. Но потом все прошло, у меня прекратились приступы и стало легче.

В больницу к нам приходили иностранцы, смотрели на нас, как на чудо, спрашивали: «Это правда, что вы военнопленные женщины? Это правда, что вы воевали в Севастополе?». Мы отвечали: «Да, это правда». Иностранцы нам сказали, что наших женщин отправили в концлагерь. Мы ответили, что нам не привыкать к лагерям. А они нам сказали, что это особый лагерь и мы таких еще не видели. Один мужчина подошел ко мне и сказал: «Вот ты, если бы попала в тот лагерь, тебя бы сразу сожгли в печке». «Как? – возмутилась я. – Живую в печке жгли бы?». «Да» – ответил мужчина. Мы все были в ужасе, такого еще не слышали, чтобы живых людей жгли. Они нам сказали, что там эти печи дымят день и ночь. Тот мужчина, что ко мне походил, оказался югославом-сербом. Он хорошо говорил по-русски, сказал, что он коммунист, что работает у хозяина, доит коров и дал мне литровую бутылку молока. Я это молоко выпила залпом. Он рассказал мне, что у него есть приемник, который он слушает ночью, включает Москву и слушает каждый день известия от Советского информбюро. Он мне говорил, что все время следил за славной обороной Севастополя: «Я восхищался этими людьми. Расскажите мне хоть немного об этой славной обороне, об этом героическом народе». Я многое ему рассказала и он сказал: «Вы сами не знаете, какие Вы люди. О Вас нужно писать толстые романы».